Худеть, срочно худеть. Но ведь разве одним похуданием она приведет себя в норму? Ну, допустим, похудеет она. В принципе, это не проблема. Ведь схуднула же она после первых родов, даже не прилагая к этому особых усилий. Но, чтобы хорошо выглядеть, нужны хорошие кремы — она ведь, увы, уже давно не семнадцатилетняя девочка, кожа уставшая, блеклая, под глазами наметились морщинки. Нужна и одежда красивая, дорогая, обувь… Да много чего надо. Где на все эти "надо" взять денег?
***
Времена настали смутные, времена настали мрачные. Страна медленно, но верно погружалась в пучину полной безнадежности, страшного безвременья. Заводы и фабрики закрывались друг за дружкой. Вернее, они, как бы, и не закрывались, но в то же время и не работали. Людей массово, не испрашивая их согласия, отправляли в бессрочные неоплачиваемые отпуска. Администрациям предприятий такой "отдых" трудящихся был крайне на руку — мол, народ отдыхает, а мы никому ничего не должны. Работникам же выходило как нельзя хуже — ни безработный, ни работающий, а посему не положено ни зарплаты, ни выходного пособия, ни пособия по безработице. Выживайте, как хотите.
И народ выживал. Дружными рядами "отпускники" ринулись в частные предприниматели, а проще говоря — в уличные торговцы. Базары были переполнены, забиты мешочниками-челноками. И постепенно торговля с рынков стала расползаться на улицы города. Ларьки вырастали, как сорная трава, торговали и в подземных переходах, и прямо с тротуаров вдоль дорог. В это же время, по странной и нелепой логике, многочисленные магазины пустовали — невесть откуда свалившаяся арендная плата заставляла устанавливать на те же товары непомерно высокие цены, отчего покупатели стали обходить некогда любимые заведения десятой дорогой.
Луиза, уходившая в декретный отпуск как раз из крупного промтоварного магазина, возвращаться в него не стала. Зачем работать на кого-то и получать копейки, если можно работать на саму себя и ни с кем не делиться? Заняв необходимую сумму, занялась все тем же челночным бизнесом. Неприятности начались сразу же — для того, чтобы получить загранпаспорт, пришлось потратить немало нервов, времени и… денег. Пока занималась формальностями, занятая сумма таяла на глазах. Деньги проедались, раздавались в виде мелких взяток многочисленным инстанциям на пути к вожделенной визе, обесценивались на глазах. К моменту, когда можно было, наконец, выезжать в Китай за товаром, денег практически не осталось. Пришлось занимать вторично. И первый, и второй заем — под дикие проценты. Но Луиза особо не переживала — скрупулезные подсчеты показывали, что первая же ходка позволит рассчитаться с долгами, да и себя окупит. А потому поехала она спокойно, набрала партию дешевых "пуховиков", кроссовок да детских трикотажных маечек и пижамок.
Однако не так просто оказалось продать товар и получить из него прибыль. Во-первых, не было покою от рекетиров — поборы на каждом шагу, и попробуй не дай, как бы вообще без товара не остаться! Во-вторых, конкуренция. Ведь у соседей по прилавку — тот же ассортимент, в том же Китае купленный. И цена немножечко ниже… В-третьих, налоги. Хочешь — каждый месяц патент покупай, хочешь — бери единый на год. Но как ни крути, а с государством опять делиться приходится. В-четвертых, и самое, пожалуй, основное, покупательская способность народа со сверхзвуковой скоростью приближалась к нулю. В итоге, выручки за поездку Луизе едва хватило на оплату первого долга с процентами. На второй не хватило. А надо было снова где-то брать деньги на поездку. Пришлось опять занимать…
Сима по-прежнему училась в университете. В выбранной специальности давно разочаровалась — "океанограф" только звучит красиво, на самом деле не предполагает никакой особой романтики. После третьего курса "сходила на практику" — в самый настоящий морской рейс. Белый пароход, о котором мечталось, оказался маленькой ржавой посудиной, которую надо было ежедневно драить, как матрос-первогодок. Ни о каких научных исследованиях и мечтать не приходилось — на старой консервной банке не было ни единого научного прибора! При этом еще жуткая качка, выворачивающая душу своей монотонностью, да вычурная речь бывалых мореходов, щедро снабженная ненормативной лексикой. После трех месяцев такой романтики даже красивое слово "океанография" вызывало стойкую неприязнь. Но бросать учебу было поздно — жалко потерянных лет. Ведь уже так хотелось самостоятельности, а менять специальность — значит отодвинуть мечту покинуть дом родной и папашу-алкоголика еще на пять долгих лет.
В личной жизни у Симы снова было затишье. Боль от теперь уже Пашиного предательства не прошла, но малость попустила, и нездоровая Симина худоба постепенно сменялась приятной округлостью. Теперь уже Сима не могла похвастать стройной фигуркой в модных "вареных" джинсах, зато не так страшна стала лицом — щечки вновь налились, морщинки натянулись. И волосы, Симина гордость, после недолгого перерыва вновь засияли солнечными зайчиками.
У Тани же жизнь ныне кипела. Правда, продолжительными романами она похвастать пока не могла, и периодически вновь оставалась одна, но опять-таки ненадолго. Спустя год после смерти отца она будто заново родилась — посвежела, ожили бесконечно печальные глаза, и она стала еще краше, чем была, расцвела, как лилия. Отбою от парней не было, частенько она даже встречалась одновременно с двумя, а то и с тремя воздыхателями. Естественно, ни один из них не знал о существовании соперников, а на гневные Симины реплики, что, мол, непорядочно это, Таня со смехом отвечала, что это — так, лишь "запасные аэродромы" на случай непредвиденного одиночества. Парням лишь позволяла ухаживать за собой, сама же не чувствовала ни к кому из ухажеров ни малейшей душевной привязанности. Изредка, раз в три-четыре месяца, иной раз и в полгода, позволяла прийти в гости Патычу. Естественно, для таких встреч она выбирала время, когда мать отправлялась на дачу или к сестре с ночевкой, а Серега уходил в очередной загул. Поэтому Лешке иногда дозволялось даже остаться на ночь у любимой. Таня давно простила ему женитьбу и теперь наличие у любовника жены ее даже устраивало. Она, конечно, к Лешке привыкла, иногда скучала без него, и даже где-то любила, но в душе чувствовала, что главная песнь ее жизни, тот самый принц еще на горизонте не появился, что надо просто набраться терпения и ждать. А чтобы ожидание не тянулось столь монотонно, Карпов — самый подходящий вариант, чтобы время скоротать. Лешка был ей очень дорог, но, опять же, она считала его скорее другом и братом, нежели мужчиной в полном смысле слова. Хотя как раз как мужчина он ее более чем устраивал. Больше того, она мечтала, чтобы будущий принц оказался хотя бы на половину так нежен и ласков, как Лешка. Правда, сравнивать его Тане пока было не с кем, да, честно говоря, и желания такого у нее не возникало. Только с Лешкой она могла расслабиться и ни о чем не думать — думать и заботиться о безопасности их "встреч" должен был он сам. А Тане оставалось лишь получать удовольствие. Когда Карпов был рядом, Тане вообще не нужен был еще кто-либо. Он ей был и за брата, и за друга, и за отца, и, пожалуй, даже за мать. С ним было так удобно, спокойно и уютно, так приятно было прижаться к его мускулистой груди и чувствовать себя маленькой девочкой, защищенной от жестокого мира его крепкими и такими ласковыми руками. Вот только мужа в нем она упорно не видела. И когда Алексей уходил — странное дело, Таня совершенно не ощущала потребности в нем. И могла даже не вспоминать о нем несколько месяцев, пока вдруг почему-то не начинало постанывать сердце: Лешка, где ты, дорогая моя пропажа…
