– Можно сделать снежного ангела, – осипшим голосом шепчет он. Прокашливается, пробует еще раз: – Ты умеешь?
Она улыбается застенчиво:
– Да, мама научила. А она научилась у своего папы. Я могу показать, если хочешь.
– Очень хочу, – хрипло выдавливает Митч.
Вот они и поговорили; значит, она ему не снится. Он молчит. Долго они так стоят, целую вечность, – вплотную друг к дружке и молчат. Митч даже слышит ее легкое дыхание. Стоят и смотрят друг на друга. Он – жадно, она – с любопытством. Будто видит его в первый раз. И вдруг, улыбнувшись, обхватывает его руками и запрокидывает голову, чтобы видеть его глаза. Митч осторожно берет в ладони детское лицо, не замечая, что плачет. Ведь и мужчины иногда плачут. А еще мужчины иногда говорят дочкам о своих чувствах.
Именно это Митч сейчас и сделает: произнесет слова, которые так долго хранил в душе. Митч откашливается.
– Иди, поиграй на улице, – приказывает девочке незнакомка. – Нам нужно поговорить.
Девочка с едва заметным вздохом выскальзывает из рук Митча и бежит к двери.
– Не уходи никуда, ладно? Я скоро вернусь, – обещает она обернувшись. – Посмотри на меня в окошко!
И нет ее. Как не было.
– Пойду с ней. – Высокий старик обменивается взглядом с незнакомкой.
Митч сердит: зачем отослали девочку! Но ничего, она же пообещала вернуться. Слова еще порхают в комнате. Она обещала.
– Прошу прощения. – Митч протискивается мимо женщины к окну. Надо прижать ладони к стеклу, так виднее будет, чтобы ничего не пропустить.
Женщина и не думает уходить. Наоборот, тихонько подкрадывается, встает рядом. Взглянув на Митча, прикладывает пальцы к холодному стеклу как раз возле его руки, будто они с ней заодно. Митчу не хочется быть неучтивым, но его захлестывает раздражение. Его мечта почти сбылась, а эта…
Он поворачивается к женщине:
– Послушайте, я не знаю, кто вы, но я столько… столько ждал… – Голос срывается.
– Неужели ты действительно меня не помнишь? – Она плачет, вскидывает голову, пытаясь остановить слезы. Митч вздрагивает – что-то знакомое в этом жесте, в этих глазах, узком овале лица, высоких скулах… – Как ты можешь не помнить меня! – почти кричит она.
– Простите, – бормочет Митч. Он воспитанный человек, но вообще-то ему не за что просить прощения. Разве не ясно, сейчас только одно имеет значение – его малышка? – Но я так долго ждал этого дня, столько молился, чтобы дочка пришла навестить меня хоть один, последний разок. И вот она здесь.
Тишина.
– Что? – выдыхает женщина. – Что ты сказал? Это была твоя дочь? Девочка с косичками – твоя дочь?
– Правда же, она красавица? – улыбается Митч.
Женщина судорожно дергает головой:
– Да, она красивая.
– Я так соскучился.
– Соскучился?
– Думаю о ней каждый день, каждую минуту. – Митч не знает, зачем он говорит это незнакомому человеку, но остановиться не может. – Мне нужно сказать ей…
– Что сказать?
– Что я виноват. Столько ошибок наделал. Так мало времени проводил с ней, когда был ей нужен. Все работал и работал. И забыл, что девочкам нужно, чтобы их просто послушали. Она что-то рассказывала, а я засыпал. Но я ведь не хотел!
– Не хотел?
– Я как лучше хотел. Взять хоть то платье. Почему мне надо было, чтоб она его надела? Потому что оно ей так шло! Видели бы вы ее в синем!..
– Но…
– И от матери должен был ее защищать. Но Бев ведь тоже пришлось несладко. А потом она все свои детские обиды вымещала на нашей дочке. Дурно это было, но как это прекратить, я не знал.
– Ты должен был попытаться, – тихо говорит женщина.
– Да, должен был попытаться. – Голос Митча срывается.
Они молчат. В наступившей тишине Митч перебирает про себя слова, что хотел бы сказать. Этих слов столько, что он задыхается. Задыхается от воспоминаний.
– Если б только я умел с ней разговаривать, – вздыхает Митч. – А то вечно все портил. Оглянуться не успею, она уже где-то далеко, а я топчусь позади и ломаю голову: как втолковать, что я – с ней. И всегда буду с ней.
Гостья закрывает лицо руками, но Митч краем глаза замечает какое-то движение, и все внимание его там, за окном. Он щурится. Вот она! Пробирается через сугробы, хохочет. Подняв руки в варежках, ловит снежинки, а потом, как щенок, слизывает. Смотреть на нее одно удовольствие – девочка на заре жизни, невинность юности и обещание будущего, сплавленные в венец, который мерещится ему на ее кудрях, поблескивающих в неярком свете уличного фонаря. Митч мог бы без конца любоваться. Ишь как ловко поддает снег ногой. Ага, почувствовала, что за ней наблюдают.
Девочка выпрямляется и, вглядываясь из-под руки в окна, ищет кого-то.
– Меня! – бормочет Митч. – Она ищет меня.
– Да, она ищет тебя, давно уже ищет, – говорит незнакомка. – Помаши ей рукой, пусть знает, что ты ее видишь.
Митч машет, девочка замечает его и машет в ответ. И радость ее передается ему, покалывает кожу, разливается по телу.
– Я так долго ждал, чтобы сказать ей… – Митч умолкает.
– Что сказать? Что ты виноват?
– Что я люблю ее.
Рука незнакомки осторожно ползет, ползет по стеклу, Митч уже чувствует ее тепло. А? Зачем это? С глубоким вздохом незваная гостья накрывает теплой ладонью его кривые морщинистые пальцы, которых в последний раз касались… уж и не вспомнить когда. Митч тихо всхлипывает. Ему было так одиноко…
– И она тебя любит. – Женщина сжимает его пальцы.
Митч не в силах устоять, переплетает свои корявые пальцы с тонкими пальцами незнакомки, потому что очень это приятно – держать кого-то за руку. И ощущать, что тебя в этом мире, как якорем, удерживает драгоценное тепло другого человека.
– Откуда вы знаете?
Она смеется негромко. И радостно. Ловит его взгляд в темном стекле, за которым девочка падает в снег, поднимается, и там, где она только что была, остается ангел, снежный ангел.
– Любит. Она сама мне сказала.
Микадо – очень плотный шелк с характерным глянцевитым блеском, классическая ткань для свадебных платьев.
Гаррисон Кейлор (р. 1942) – американский писатель и радиоведущий.
«Скромность умерла, когда родилась одежда». Марк Твен.
