Серое, до колен: оно напоминало вязаный чулок. Теплое, но подчеркивающее живот. Андрей помог надеть пальто красивого мятного цвета. Подал белый берет и воздушный шарфик.
— У тебя очень нежный вид, — заметил он, когда я надела белые фетровые перчатки.
Я взглянула в отражение автомобильного стекла.
Оно давало очень примерное представление о внешности. Но я заметила, что выгляжу и вправду по-девичьи свежо. Цвета, наверное, подбирала консультант в магазине. Я заправила белую прядь под берет и улыбнулась.
Андрей побрился, глядя в автомобильное зеркало. Я наблюдала, как он это делает: поворачивается щекой к зеркалу, запрокидывает голову, чтобы добраться до шеи. Я поймала себя на мысли, что вижу это впервые. Даже когда была его любовницей, не помню, чтобы Андрей делал это при мне. Он стер остатки пены салфеткой, и переоделся: черные джинсы и рубашка, новое черное пальто.
— Готова? — он повернулся, поправляя воротник.
Выбритый, он вернул себе прежний облик — несимметричный и дружелюбно-приятный, каким любил быть на людях.
Готова ли я?
Перед УЗИ я умирала от страха. Ему не понять — мужчинам это не так важно, а Андрей еще и хладнокровный.
Старую машину он загнал в гараж вместо «ауди». Сел за руль и пролистал новый паспорт — другое имя, но его фотография. У меня тоже будет такой. Уже скоро. Уже скоро мы расстанемся навсегда.
Глава 37
Территория военного госпиталя была залита солнечным светом.
Я шла за Андреем по мощеной дорожке, наступая на облетевшие листья.
Как давно я здесь не была…
Меня охватили умиротворение и собранность, какие наступают перед важными событиями. Такое же умиротворение я чувствовала, когда шла на экзамен по изобразительному искусству перед поступлением. Мысленно разговаривала с мамой и просила помощи. Страх, который терзал меня две недели до этого, исчез.
Я пропустила скрининги, и понятия не имела, все ли в порядке с ребенком. Потрясения, похищения, убийства у меня на глазах. А что если это отразилось на нем и он болен?
Я не знаю ничего.
Но ничего не изменить — остается смириться с будущим. Наверное, безвыходность и подарила спокойствие. Когда ничего не изменить, смысл тревожиться?
Андрей распахнул передо мной дверь черного хода и пропустил вперед. Я поднялась по ступенькам и по уже знакомому маршруту направилась в кабинет.
Николай Александрович улыбнулся, когда я вошла.
Халат на военной форме был застегнут на все пуговицы. На кушетке уже расстелена пеленка, включен аппарат УЗИ — нас ждали.
— Привет, — они с Андреем жали руки, пока я снимала пальто и устраивалась на кушетке. — Думал, не придешь. Какой срок?
— Тридцать четыре недели, — сказала я.
— Смотри, Андрей, рожать скоро… — предупредил он.
Их прервала рыжеволосая врач. Вошла в кабинет, любезно мне улыбнулась, села и сразу взялась за датчик. Я подняла подол платья, переживая так, что дрожали руки.
— Не волнуйся, — тихо сказал Андрей. — Все будет хорошо.
Меня отрезвил холодный голос врача.
— Размеры плода соответствуют тридцати четырем неделям. Головное предлежание, вес два двести…
До меня дошло, что ничего плохого она не говорит. В последнее время шевелений стало меньше — я слышала, это нормально. Ребенок подрос и ему стало тесно. Теперь я это наглядно увидела. Мы с Андреем смотрели на ребенка.
— Скажите пол, — попросил он.
Я ждала этого всю беременность. Обычно это узнают раньше и к моему сроку успевают купить одежду и одеяльца нужных цветов, первые игрушки… Выбирают имя. Представляют первые фото и каким родится малыш.
Не с нашей кочевой жизнью обзаводиться приданным.
И когда я увидела на экране кроху — точь в точь таким, каким родится, только поменьше, приняла все, что сказал Андрей. Я хочу нянчить на руках своего ребенка в чистых пеленках, и ничего не бояться.
Он мне такой жизни не подарит.
Не будет у нас красивых семейных картинок. Сколько ни мечтай, ни говори — халва, слаще не станет. Такие грезы нужно давить сразу.
Мои чувства к нему не исчезли, нет… Их заменили другие, еще сильнее — к младенцу, который скоро появится на свет.
— А на втором скрининге вам не сказали? — вторя мыслям, спросила врач. — Или были сомнения?
— Посмотри, — добавил Николай Александрович.
Тетка пристально всмотрелась в экран, елозя датчиком. Гель нагрелся и стал теплым. Когда я сюда шла сюда, думала, что мне все равно, кто будет, лишь бы хорошо развивался.
А сейчас сама затаила дыхание.
— Девочка, — сообщила врач, улыбнувшись. — Папина дочка.
Андрей отвернулся.
В темном кабинете тени скрыли лицо. Я не поняла, что он чувствует. Скорее бы остаться наедине… Здесь слишком много свидетелей.
— Ну вот и все, вставайте, — врач дежурно улыбнулась, вручила мне салфетки и сразу же ушла.
Я спустила ноги, вытирая живот. Андрей присел на корточки, чтобы застегнуть мне сапоги, а затем помог надеть пальто.
— Андрей, задержись, — попросил врач, когда мы уходили.
Я вышла на крыльцо, а он остался поговорить с Николаем Александровичем.
Я направилась к больничному скверу.
Мне хотелось побыть одной. Привыкнуть к мысли, что у меня будет доченька — как и мечтала… Мама была бы рада внучке. Всего три года не дожила, чтобы увидеть ее. Как это несправедливо…
Я дошла до конца дорожки и остановилась, глядя под ноги, на тротуар, заваленный желтыми и багровыми кленовыми листьями. Меня окружали кусты колючего шиповника, усеянного спелыми ягодами. Наверное, весной здесь стоит потрясающий аромат цветущего шиповника… В багряно-золотом сквере в своем мятном пальто и белом берете, я смотрелась нечаянным ярким мазком на осенней палитре.
— Лена.
Я обернулась: Андрей спустился с крыльца, весь в черном, в перчатках и пальто, с парализованным лицом — слишком мрачный для радостного, солнечного дня. С шарфом, висящим на шее, словно не успел намотать.
Смущенно поправив воротник, я направилась к нему. Мы встретились на выходе из сквера под кленом.
Не знаю, что сказать…
Слегка вопросительно я следила за его выражением.
— Как относишься, что будет девочка? — миролюбиво спросила я. — Ты говорил, хочешь мальчика.
Андрей как будто в небольшом шоке — выражения нет совсем. Скрывает или растерян, а может, все вместе. Он не быстро ответил, а когда заговорил, речь была мягкой и неразборчивой.
— Пусть будет похожа на тебя, — он стянул перчатку и отломил сухую веточку шиповника, увенчанную красной ягодой. — Как назовешь?
Я проследила за пальцами — они окрасились алым… Пока ломал, Андрей укололся об шип.
— Анна, — я подняла взгляд. — В честь мамы, ты не против?
Он покачал головой.
У Андрея были теплые, бархатистые глаза.
Из-за их мягкого выражения в первый раз я не поверила, кто он. И ту жуткую тьму, что меня когда-то испугала, я перестала замечать.
— Поздравляю, Лена, — он протянул веточку шиповника. — Сегодня закажу для вас документы.
Я взяла колючую ветку. С каждым днем между нами все больше преград. Предлогов тянуть нет. По намекам врача я поняла, что ждать родов недолго, и скоро наши дороги разойдутся.
Это правильно.
Я стиснула веточку шиповника в кулаке, почти прокалывая об шипы кожу. Последний дар наших чувств. Я хочу, чтобы он был прав. Хочу через десять лет вспомнить это время с легкостью.
— Малышке нужно приданное. Пеленки, одежда, хотя бы минимум. Одеяло и конверт, я ведь рожаю в декабре.
— Все будет, — он выглядел так, словно только сейчас об этом подумал.
— Давай выберем вместе, — попросила я. — Чтобы было потом, что вспомнить.
Если тебе этого не надо — это нужно мне, добавила я мысленно. Боролась с горечью, поселившейся в сердце. Может, и лучше было бы, если бы мы вовремя расстались. Меньше мучений. Готовилась бы к родам одна. Покупала бы вещи и мечтала о встрече с малышкой. Но мне очень хотелось попрощаться с ним. Прожить последний месяц так, чтобы спустя время действительно вспомнить Андрея хорошо.
