каких — то там камерах, скорее всего подвальных.
А без старика молодой загнётся за пару дней. Потому что вся эта пи…..та которая им подчинялась, больше слушала старика, а на молодого, ложили, большой и толстый, так как он им хуже, геморроя в заднице, надоел. И что молодой —,полный придурок,. Если старому они подчинялись беспрекословно, то молодому вообще не хотят.
Вот на это и поставлено. Старика — долой, молодой — сам свалится. Даже барахтаться не будет.
Нелестное отношению к Марату в, его профессиональных кругах, меня не порадовало. Я конечно понимала что парень своеобразный, но чтобы до такой степени. По — моему, они к нему не совсем справедливы. И скоро пожалеют о том, что так думали про Марата. Он им всем обязательно покажет, кто есть кто. И свои скрытые таланты руководителя.
А пока вожу броне — драндулет и не пикаю. Молчу в трубочку, только иногда, если спросят, отвечаю. Ко мне никто не лезет, после того, как я коротышке по яйцам припечатала. Да большой босс сурово смотрит, не решаются.
Сам Лысый тоже ко мне не лезет. Сначала удивилась, потом поняла почему.
Тут вообще всё очень интересно получилось. В самый первый день, когда я, после бессонной ночи, притащилась к ним на работу устраиваться.
Лысый почти сразу после тест — драйва, явно уже нагулявшись, напившись и нажравшись, сел в машину и сказал:
— Домой.
Я вопросительно посмотрела.
— В Поляну.
Поляна — это район за городом, где живут богатые люди.
Вот туда — то мне и надо. Скорее всего, там и держат отца Марата. Туда и поехали.
Но в тот день походить мне по дому не удалось. Остереглась, чтобы не подумали, что я вынюхиваю. Привезла босса, поставила машину и пошла в водительскую. Спать очень хотелось.
Показали мне комнату для водилы, а там целая квартира. Ну, ничего так нормально. Все условия.
Начала я ко сну готовиться, дверь закрыла, разделась, включила душ. Тут стук в дверь. Нахальный такой.
— Начинается.
Вот кто бы ни был, решила, получит по яйцам. Это только Марату всё можно, остальным нельзя.
Подхожу, смело открываю нараспашку дверь…
В проёме стоит бабище… ну как бабище, это я таких дев так называю.
Там короче сплошной силикон.
Стоит и на меня возмущённо смотрит.
— Вам кого? — говорю.
— Запомни, — палец подняла с омерзительным длинным, как у курицы ногтем, — если хоть одним глазом или пальцем, или не дай бог языком коснёшься его…
— Кого? — не поняла.
— Савушку.
— Какого нафиг Савушку?
— Лысого Савушку, — говорит гордо и взглядом меня жжет. Ещё немного и вспыхну.
— У меня парень есть, — говорю, чтобы успокоить.
— У всех парень, а как к Лысому прицепятся, потом приходится оттягивать. Слышали мы уже такую песенку и не раз.
— Так то песенка, а я тебе русским языком объясняю ферштейн? Андестенд? Парень у меня — жених, понимаешь. Жениться на мне собирается. Скоро свадьба.
При словах жениться и свадьба ей что — то не очень хорошо стало. Позавидовала наверное. Её Савушка такую красавицу в жены пока видно не зовёт и позовёт явно нескоро. А там и силикон подвянет — менять уже никто не будет. Легче красавицу поменять, на более свежую с большим сроком годности.
На слова о моём скором замужестве девуле, которой давно под тридцать пять, нечем было крыть.
— Я тебя предупредила, — она повернулась и пошла, пошла.
А я в душ.
Начинается. Вот ещё забота.
Ничего, справимся и не с такими дурами справлялись.
* * *
— Вы чего это мудаки вонючие придумали! Мою малую — Лысому в водилы?
— Она сама так решила, — Прохор отвечает медленно.
— Да я вас всех по одному…
— Уймись.
— Что, сука? — кинулся я к Прохору.
Но он встал шкафом и вроде как больше стал, разбух от тихой злости…на меня.
— Уймись Марат. Или сейчас мы все развернёмся и пойдём отсюда. А ты останешься. Ори на стены, сколько тебе влезет. Достал ты уже. Всех нас достал.
— Что — о? И это говоришь ты, кому я…
— И меня достал. Надоело с тобой нянькаться. Мы к тебе по — хорошему, а ты всех с гомном смешать пытаешься. Тут уже никакие бабки не помогут. Надоело нам. Сколько раз я тебя из передряг вытягивал и ни одного человеческого спасибо не услышал. Вот ты у меня Марат уже где, — он показал на шею, — Без шуток.
— Значит, ты увольняешься? — тут уже и я заговорил серьёзно.
Но Прохор поднял руку, чтобы я замолчал.
— Слушай меня Марат, чтобы потом не переспрашивать. Я не только от себя говорю, но и от всех пацанов.
Я зыркнул, все кивнули. И смотрят напряженно, ещё немного и в горло мне вцепятся.
А Прохор продолжает:
— Без отца своего Марат — ты никто. Ноль. Нет у тебя людей, мы все — люди твоего отца и не обязаны тебе подчиняться. Здесь мы сейчас только потому, что цель у нас одна и та же, вытянуть Барсука из передряги. С тобой или без тебя, мы это всё равно сделаем. Но только не ты будешь тут строить планы, а вместе будем. Ты понял? Хочешь, участвуй, но только наравне со всеми. Ты такой же подчинённый у своего отца, как и мы. И ничего не сделал такого, чтобы мы все поверили и пошли за тобой. Ничего не делаешь, только орёшь направо и налево, какой ты сука крутой. Так вот, сегодня мы говорим тебе все — ты не крутой. Если крутой, покажи что умеешь, только не ори, надоели твои вечные крики, как баба в колхозе.
Вот это я прозревал не по шутке. Глазами дергаю на каждого, все смотрят сурово. Как волки. Вроде, как и ненавидят меня походу.
Не, ну я что, вот так людей довел? Во блин. Хреново оказывается дело.
