Закончив с просмотром фото, я машинально нажала на "историю". Мне всегда больше нравились именно эти фотографии и короткие видео. Они более живые, что ли, настоящие, не постановочные.
О, Варя, похоже, любительница снимать истории. Теперь я в курсе, чем она завтракала и в какой кофейне покупала кофе на вынос. Заодно заценила ее сложносочиненный маникюр со стразами на фоне бумажного стаканчика. Так, опять задумчивый взгляд и губы "уточкой" — Варенька делает селфи.
А вот и видео.
"Мы с мальчиками с работы идём в ка-ра-о-ке!" — певуче тянет девица, машет в камеру, поднимает телефон выше и показывает мальчиков за своей спиной. И первым, кого я вижу, был Павел. С совершенно несвойственной ему дурной улыбкой, он тоже машет в камеру и делает жест, обозначающий паровозный гудок.
На следующих пяти фото и видео я постоянно вижу эту его улыбку, как и то, что мой муж не упускает ни одной возможности быть ближе к Варваре. Он с удовольствием фотографируется в обнимку с ней, и в танце, и во время совместного пения в один микрофон, когда они в унисон горланят "Я люблю тебя до слез".
Это сколько же Паша употребил, раз решил похвалиться вокальными данными, с которыми у него, к слову, небогато?
Удивительно, но это был единственный мой вопрос к нему, и не скажу, что сильно волнующий. Скорее риторический, так как Пашу поющим я не видела ни разу до сегодняшнего дня.
А вот его обнимашки и открытое расположение к Варваре-красе-длинной-косе совершенно не расстроили. Наоборот, я испытала облегчение, словно увидела, наконец, решение давно назревшей проблемы.
Мои чувства к Артёму крепли день ото дня, и это мучило меня. Совесть не позволяла пойти на поводу у этих чувств. Ведь у меня муж! Дети! Крепкая цельная семья! Как я могу променять надёжный устоявшийся брак и спокойствие детей на свое счастье? Потому и боролась, как могла. Пыталась держать Артема на расстоянии, убеждала себя, что семья важнее, гнала ненужные мысли из головы.
Выходит, зря гнала. Нужно было сразу, как в омут с головой. Как Паша сейчас.
Так, чтобы пелось и плясалось, чтоб кружилась голова и чтобы не отказывать больше мужчине с темным взглядом, от которого дрожь по телу и невесомость в ногах.
Откладывая телефон, я улыбалась, и продолжала улыбаться пока стелила себе в гостиной. И после, уже в постели, смотрела в потолок — и улыбалась.
Даже когда во втором часу ночи Паша явился домой и спугнул зыбкий сон, я не почувствовала раздражения. Поднялась, включила свет, чем помогла мужу не обрушить вешалку, но которую он вознамерился повесить сумку, и спокойным взглядом встретила его.
Интересное дело, — если меня не тревожили его поздний приход, состояние и возможная измена, то Паша явно был чем-то недоволен. Он либо злился, либо смущался, или, скорее, все вместе.
— Не спишь? — Один ботинок полетел в угол, другой стукнулся об обувницу и перевернулся, — Паша разулся. — Я вот тоже не сплю. Работаю. — Указательный палец ткнул наверх, в сторону люстры, туда же переместился и косой взгляд, а потом Паша тяжело опустился на диван и прикрыл глаза. — Как же я устал… Поставь будильник на шесть… Нам нужно поговорить… я люблю тебя до слез…
Последнюю фразу он попытался пропеть, но заснул быстрее, чем окончательно улегся.
А я сходила в спальню за подушкой и пледом, как могла устроила на ночь пока ещё своего гуляку и тоже пошла досыпать четыре часа до будильника.
****
Утром Паша еле встал, и я с трудом представляла, как он будет работать в таком состоянии. Но я его недооценила. Душ, крепкий кофе, две таблетки аспирина, и вот уже передо мной собранный и привычно деловитый муж. Правда, отстраненно-холодный, но мне его теплота даром не нужна, пусть греет свою белобрысую. Паршиво, что от отцовского плохого настроения пострадали дети, и за завтраком чуть не случился скандал, когда Андрей поделился с Пашей радостью от предстоящей поездки в поселок.
— Я не понимаю, вам там медом намазано что ли? Чего вы туда таскаетесь постоянно? — Претензия явно предназначалась мне, но смотрел он со всей строгостью на сына.
Андрей от такого выпада растерялся и оглянулся в поисках поддержки на меня. Беспомощное выражение детских глаз разбудило во мне тигрицу, защищающую потомство.
— Все хорошо, милый. У папы просто сильно болит голова, такое бывает иногда с несдержанными взрослыми. А ещё он завидует. Тебя позвали в гости собирать конструктор, а его нет.
Паша сердито выдохнул, открыл рот, но посмотрел на напуганных ничего не понимающих детей, и передумал.
Доедали завтрак мы уже без Паши.
После его ухода атмосфера на кухне изменилась, дети расслабились, разговорились, начали строить планы, и посуду я мыла под их неумолкаемый смех и бесконечное "Когда уже пойдем?"
Водитель у подъезда тепло поприветствовал нашу нагруженную пакетами с игрушками и сменной одеждой компанию, охрана на въезде в поселок помахала довольному Андрею, а Люба с Сашей, вышедшие из дома, чтобы встретить детей, окружили их таким восторженным вниманием, что детвора мигом забыла про меня и умчалась по несомненно важным делам.
— Не волнуйтесь, Луна, все будет хорошо. — Люба заметила беспокойный взгляд, которым я проводила сорванцов и поспешила успокоить. — Никто не обидит их, даже если захочет. Саша не позволит, она у нас заводила всей компании.
— Андрей ещё не гуляет один, всегда со мной или в садике с группой, — пояснила я свою тревогу, а Люба тепло и очень понимающе улыбнулась.
— С ним все будет в порядке, обещаю вам. Работайте спокойно и звоните в любое время, я всегда на связи.
— Я бы на твоём месте доверился Любе. Через ее руки прошло столько детей, что я со счету сбился. — Из дома неожиданно появился Артем, одетый в идеально сидящий на нем офисный костюм, подошёл к нам, мимоходом чмокнул меня в щеку и открыл заднюю дверь машины, на которой мы с детьми приехали. — Подбросишь меня до работы? Мой водитель отпросился до вечера.
Я растерянно кивнула. Неужели Артем думает, что я могу отказать ему воспользоваться собственной машиной?
Да, блин, будь честна хотя бы перед собой! Не в машине дело и не из-за его невинной просьбы тебя накрыла растерянность. Из-за чего? Да из-за того, что тридцать минут придется сидеть с ним рядом, дышать одним воздухом, чувствовать свежий аромат его одеколона, кожей ощущать взгляды и реагировать волной мурашек на каждое его движение. Гадать — дотронется или нет? Бояться этого и одновременно страстно хотеть. И мучится остатками совести, вспоминать Пашу, годы брака, детей. Внутренне казнить себя и тут же оправдывать, и метаться, метаться, метаться…
Артем молчит и смотрит. Долго и пытливо, что-то для себя проясняя и решая.
— Ты знаешь, — наконец говорит он и вздыхает, а я слышу в его выдохе сожаление и облегчение.
— Знаю, — подтверждаю, и на сердце сразу становится легче.
Неужели так и работает невидимая истинная связь, про которую он мне столько рассказывал? Ее не пощупать и никаким прибором не измерить, но… я начинаю говорить, а Артем уже знает, что именно я пытаюсь до него донести. Он открывает рот, а я продолжаю за него фразу.
— Как ты узнала? Неужели сам признался? — Артем говорит спокойно, но его взгляд темнеет, между бровями появляется складка. — Надеюсь, ты не ездила искать его?
— Вот ещё, — фыркаю, и Артем опять успокаивается. — Бросить детей одних и бежать непонятно куда? Все гораздо проще, — верчу телефоном в воздухе. — Всегда считала излишнюю открытость и социальные сети злом.
— Это да, — соглашается Артем, всматривается в мое лицо, и я понимаю — ему нравится то, что он видит. От его едва уловимого одобрения у меня внутри теплеет, исчезает беспокоящее чувство страха. Не то, чтобы я сильно боюсь, вовсе нет. Но противная сосущая необходимость принимать трудные решения, изрядно отравляет жизнь с самого утра. С того самого момента, как на кухню вошёл похмельный Павел и принес с собой плохое настроение.
