Дзыньк! Телефон брякнул сигналом о входящем сообщении, а после разразился целой вереницей звуков. Ага, стоило подумать о Паше и вот он, объявился с настойчивым желанием поговорить.
"Ты доехала?"
"Лен?"
"Детей отвезла?"
"Вечером во сколько будешь дома?"
"Ничего не планируй, жди меня, нужно поговорить."
Отвечать Паше я не стала, послала смайлик, обозначающий "окей", и с трудом удержалась, чтобы не щёлкнуть любопытного Артема по носу.
— Подглядываем?
— Я не специально. — Под моим укоризненным взглядом Артем поднял ладони и признался: — Ладно, специально. Но у меня уважительная причина!
— Какая же? — Очень тяжело было не рассмеяться над дурацким видом Артема, что я и проделала, правда хихикала недолго, а до того момента, как Артем посвятил меня в свои планы.
— Сегодня ты с детьми переезжаешь ко мне.
*****
От неожиданности я подавилась своим смехом. Переезжаю? К Артёму? Это что ещё за новости?
Артем тоже спрятал улыбку. Под серьезным взглядом что-то внутри несдержанно рвануло ему навстречу, словно часть меня взбрыкнула и застонала — подчинись, не спорь, сделай, как говорит.
Но другая часть, очень правильная и разумная, возмутилась: как это — переехать? А спросить? Поговорить? Обсудить?
Артем вздохнул, взял мою руку в свою, рассеянно погладил подушечкой большого пальца кисть, и притянул к лицу — понюхал. Увидел выражение моего лица и вернул руку на место.
— Извини. До сих пор не понимаю, как правильнее с тобой. Не обиделась?
— Нет. — И ведь не соврала ни капли. Растерялась и удивилась — это да, а обиды на Артема не было.
— Не могу больше, Лен. — В глазах Артёма заклубился туман, вспыхнули золотые искорки. — Нет сил волка держать, да и зачем? Я чувствую твое отношение, я тебе нравлюсь, можешь не подтверждать и не отрицать, я это знаю.
Его глаза заворожили. Кажется, я бы вечно могла разглядывать танец искорок в грозовых радужках, но совершенно неожиданно и некстати представила эти внимательные глаза сверху, над собой, а себя — под обладателем этих необычных глаз, смотрящих прямо в душу.
Я только выдохнула, когда мерцание глаз Артема взорвалось фейерверком и оказалось близко-близко. Сухая ладонь легла на мою щеку, мягко огладила, задержалась пальцами на подбородке и приподняла его, а потом… потом были губы. Тоже сухие и твердые, как и руки Артема, как он сам и как его намерения.
Поцелуй разрывала со слезами под стенания плачущей души. Все во мне стремилось к Артёму, жадно звало его, щедро предлагало себя. И все вокруг померкло в этот миг, ушло куда-то, стало неважным, как криво припаркованная на обочине машина и выскочивший практически на ходу водитель.
— Я не хочу как Он, — попыталась объяснить я Артёму, а, вернее всего, себе. — Прятаться, обманывать, подличать. Не в моем характере такое. Знаешь, — я невесело усмехнулась, все ещё ощущая покалывание на губах от щетины. — Мама в детстве даже ругалась из-за этого. Другие дети натворят дел и изворачиваются потом, сваливают вину друг на дружку, лишь бы себя выгородить. А я скажу один раз правду и смирно жду наказания. Часто боком выходило, не только мне, но и семье, вот мама и учила иногда — лучше соври или недоговори, чем такое рассказывать. Врать я как не умела, так и не умею, а вот недоговаривать кое-как с тех пор научилась, но радости от этого никакой. Совесть потом долго грызет, ни спать ни жить не даёт.
Артем странно на меня посмотрел. Вот как так можно смотреть, что совершенно непонятно, о чем он думает? Сердится? Или восхищается?
— Я тебе уже говорил, что ты невероятная? — наконец улыбнулся он, а я облегчённо выдохнула — чувственный флер развеялся, напряжение спало и в салоне автомобиля появилось чем дышать.
— Сегодня — ещё нет.
Уже на подъезде к управлению мы договорились созвониться вечером, после разговора с Пашей. Артем несколько раз возвращался к теме переезда, убеждал меня довериться ему и позволить все разрулить самому, но я не согласилась. Это мой муж, мои пока ещё отношения, и мне решать проблемы со всем этим.
То, что проблемы будут, я поняла сразу, как только Паша вернулся домой. Дверь громко хлопнула, я поморщилась и похвалила себя за предусмотрительное решение оставить пока детей под присмотром Любы. Час назад, перед тем, как уехать с работы, мы созванивались, и Люба уверила, что у ребят все отлично и они собираются купаться в бассейне, а дальше по плану у них печёная на костре картошка. Все под присмотром взрослых, само собой.
Я договорилась с Любой забрать детей попозже и сейчас, наблюдая за нервничающим мужем, очень радовалась этому решению. Не нужно им видеть ссоры родителей.
— Как на работе? — нейтральный вопрос я задала специально, чтобы подтолкнуть Пашу к началу диалога. Честное слово, — такая усталость накопилась внутри. Скорей бы со всем покончить и поехать к своим любимым. Они там картошечку пекут, ммм..
— Нормально на работе, — нервно огрызнулся Паша и плюхнулся на стул. Взял салфетку, сложил ее пополам, смял и отбросил в сторону. Вскинул голову и смело посмотрел в глаза. — Лен, тебя всё устраивает в наших отношениях?
Ничего себе вопросец! Даже не ожидала такого от Паши, любителя замалчивать и не замечать проблем. Если только… его кто-то не надоумил на разговор.
Пашу же мое удивление вдохновило на дальнейший эмоциональный монолог.
— Меня вот — нет! Лен, посмотри на меня! Я в этой рубашке третий день хожу, стыдно уже. — Я покосилась на стиральную машину, мирно стоящую возле холодильника, но перебивать Пашу не стала. Пусть выговориться бедолага, вон как его понесло — руками машет, покраснел весь. — А с едой у нас что?
— Что?
— Да ничего у нас с едой, в том то и дело! Ты же в курсе, нам некогда в столовую ходить, мы в кабинете обедаем. Мужики приносят контейнеры и не знают, что им там жены положили, они этого не касаются.
— Они не знают, чем будут обедать? — Для меня это и в самом деле было удивительно. Так можно и на тушёные кабачки с соусом из брокколи нарваться, если совсем не интересоваться, что именно жена складывает в контейнер.
— Да, представь себе! У них там то картошка с мясом, то котлеты, то салаты, а я две недели на бутербродах.
— Бедный, — вздохнула я и сосредоточилась на изучении маникюра.
Паша запальчиво вываливал на меня свои претензии и обиды, требовал, чтобы все было, как раньше и всячески сокрушался работающей жене, у которой и муж в забвении и дети непонятно где.
А я смотрела на него и понимала — он же даже не подозревает, что я в курсе его вчерашних похождений, и, поймав момент, когда Паша на секунду замолчал, чтобы перевести дыхание, подняла на него глаза и громко запела:
— Я люблю тебя до слез…
Паша поперхнулся набранным воздухом, непонимающе посмотрел на меня, а потом до него дошло.
*****
Раньше я не задумывалась, насколько это противное зрелище — пойманный с поличным на горячем муж.
Паша занервничал, покраснел лицом, его лоб покрылся крупными каплями пота. Отброшенная салфетка опять оказалась в его руке и, похоже, именно ей предстояло принять на себя первый эмоциональный удар. Паша с остервенением измял несчастную бумажку и превратил ее в груду изодранных клочков. Дерганные движения выдавали крайнюю степень волнения, от Паши словно вот-вот должен был повалить пар.
Я мужа в таком состоянии никогда не видела и, честно сказать, испугалась. За себя и за него, балбеса такого. Немного его зная, я понимала — если не удержится, поднимет руку, то потом, остыв от эмоций, сам себя никогда не простит, и меня не простит, что довела до срыва и видела вот таким, загнанным и тонущем в собственной беспомощности.
Паша махнул рукой, белые клочки разлетелись по всей кухне. Вскочил, опрокинул стул, заметался раненым зверем, хватаясь за голову и пугая меня своим видом ещё больше.
Я тоже встала и осторожно попятилась назад, пока не ткнулась лопатками в стену, а после поползла спиной в угол. От Пашиной физически ощутимой ярости и отчаяния меня затрясло, я обхватила плечи ладонями и затихла в такой позе, пережидая бурю.
