выдох и брань, сорвавшуюся в момент, когда с очередным проникновением я вцепилась в его плечо.
Напряглась, вскрикнула, чувствуя, как он вбивается в меня без остановки. Держа за одну ягодицу, насаживая на себя, второй он собрал волосы и приподнял мою голову.
— Ты, — удар в меня, — не знаешь, кто я, — ещё один. — Зато я, — сквозь зубы, сжимая волосы сильнее, — знаю, кто ты.
— Кто? — захлёбываясь всхлипами, дрожа от всё непрекращающегося сотрясать меня оглушительного наслаждения.
— Ведьма, — вошёл в последний раз и, приподняв, повалил к себе на грудь. Под ладонью у меня колотилось его сердце, дыхание его было таким же тяжёлым, как и моё.
— Ведьма? — то ли про себя, то ли вслух — сама не разобрала. Прижималась к нему, такому же влажному от испарины, как и я сама. — Тогда это почти идеально… Дьявол и ведьма.
Виктор положил руку мне на спину, между лопаток, но ничего не сказал. Только погладил до самых ягодиц и потихоньку шлёпнул. Я хотела было привстать, но не смогла. Вместо этого опустила веки и прильнула к нему горящей щекой. Виктор Марчелло… Почти идеально, чёрт возьми. Почти, если бы не всё же прозвучавшие на краю моего сознания слова, почти точь-в-точь повторившие то, что он сказал днём:
— По окончании месяца ты вернёшься в Россию, Марин. Вернёшься и забудешь всё, что здесь было.
Глава 18
Марина
— М-м-м, — тихонько застонала я сквозь сон, почувствовав прикосновение к плечу.
Попыталась удержать соскальзывающее одеяло, но не смогла и нехотя приоткрыла глаза. Колышущийся огонёк стоящей на тумбочке рядом с кроватью свечи был единственным источником света в погружённой во тьму комнате.
— Пора вставать, — Виктор сдёрнул одеяло с моих ног, когда я снова потянулась за ним.
— Зачем? — спросила сонно.
Убрала с лица волосы и посмотрела в совершенно тёмное окно. Ни намёка на рассвет. Ни единого проблеска. Если ему пришла в голову идея очередного шедевра, случилось это совсем не вовремя. Не знаю, откуда у него взялись силы, сама я едва могла держать глаза открытыми, не говоря уже о том, чтобы о чём-то думать.
— Может быть, мы отложим поход в твой подвал ещё хотя бы на пару часов? — я села на постели. Подтянула к себе ноги и, обхватив колени руками, опустила голову. Свеча источала всё тот же густой, искушающий запах шоколада и ванили. Сейчас он успокаивал, окружал теплом. Я всё-таки прикрыла глаза. Почувствовала, что Виктор поднялся, и поняла — нет, не можем.
В дверь комнаты негромко постучали. Я думала, Виктор откроет, но вместо этого он включил свет — несколько висящих по углам комнаты бра.
— Это твоя спальня? — спросила, осматриваясь.
Помимо широкой, с кованной спинкой и двумя причудливо изогнутыми столбиками в изножье постели, здесь было два кресла, в одном из которых он сидел вчера. Стеклянный, с отделкой из металла и дерева столик с висящим над ним панно из разноцветных лоскутов самых разных тканей. В углу на комоде я увидела оформленный в стиле ретро музыкальный центр, возле него — гору лежащих в хаосе дисков.
— Да, — Виктор откинул одеяло и встал. Четыре звезды, самая крупная из которых лучами касалась едва ли не самого паха, напоминали комету, и я против воли вспомнила, как ночью касалась её, как обрисовывала пальцами и кончиком языка. Марчелло зашёл в ванную и почти сразу вышел, оборачивая вокруг бёдер полотенце.
Только я, смирившись, собралась подняться, он всё-таки отворил дверь. В руках его оказался поднос. Подойдя, он опустил его на постель рядом со мной и, взяв чашку кофе, молча отпил.
— Почти романтично, — со вздохом, я взяла вторую. Вряд ли кофе был способен помочь мне проснуться, но попробовать всё-таки стоило.
На широкой тарелке рядом лежало несколько напоминающих пончики булочек. Судя по исходящему от них аромату, выпечены они были совсем недавно. Поставив чашку на поднос, Виктор взял один, гуще всех присыпанный сахарной пудрой, и подал мне. Тесто действительно было ещё тёплым. Пальцы наши соприкоснулись, но убирать руку он не спешил. Как и я.
— Пончики? — я всё-таки сделала это первой. — Опять банально.
Почти неуловимая, только слегка обозначившая ямочку улыбка тронула его губы. Дождавшись, пока я поднесу пончик ко рту и надкушу, он ответил:
— Зепполе,
Тесто было воздушным и очень нежным. Сразу же я ощутила на языке неповторимый вкус молочно-сливочного, чуть сладкого крема. На губах осталась сахарная пудра, и я поспешила слизать её. Виктор пристально смотрел на меня, будоража, одним этим взглядом возвращая во вчерашний вечер и ещё не подошедшую к концу ночь. Только что я казалась себе измотанной и пресыщенной, сейчас же снова чувствовала лёгкий трепет. Отпила немного кофе, пытаясь отогнать этот странный дурман.
— Их, как правило, делают с заварным кремом, мёдом или рикоттой. С рикоттой мне нравится больше всего, — он протянул руку и коснулся моей губы.
Я замерла с чашкой в одной руке и итальянским пончиком, название которого вылетело из головы, едва я почувствовала на губах пальцы Виктора. Он провёл по нижней, потом дотронулся до уголка рта. Коснулся подбородка — медленно, едва ощутимо.
— Пудра, — глядя мне в глаза. Слизал сахар с пальцев и опять дотронулся до моего лица. Стёр остатки сахара и, высвободив пончик у меня из руки, поднёс ко рту.
— Открывай шире, — гипнотизируя взглядом. Я и сама не поняла, как послушно сделала это — раскрыла рот и укусила. Виктор сделал то же.
— Пудра, — уже я коснулась его губ.
— Неправда, — он перехватил мою руку. Выдавил на пальцы творожный сыр и вымазал их сахаром. Поднёс ко рту и облизал — вначале все разом, а потом по одному.
Чашка у меня в руке покачнулась. Я неровно вдохнула. Виктор облизывал палец за пальцем — подушечки, сгибы. Раздвинул безымянный и средний
