происходит.
На все уходят считанные мгновения.
Мне кажется, что наш автомобиль встряхивает.
Саша выворачивает руль резко вправо, и мы вылетаем в кювет на своей скорости, подпрыгнув насколько раз по насыпи.
Машину подбрасывает, и сбоку на меня летит земля.
Слышу треск раздавленного стекла.
Наверное, я визжу, но после третьего кувырка, когда мы, наконец замираем, я ударяюсь виском о крепление для ремня безопасности, и свет перед глазами гаснет.
– Девочка… Открой глаза… Ну же…
Голос такой обеспокоенный и родной. Я послушно разлепляю веки.
Надо мной заслоняющее солнечный свет лицо Саши.
Очень страшное. Белое как мел. В крови.
Я мгновенно вспоминаю, что произошло, но язык меня плохо слушается:
– Кровь…
Саша отмахивается.
– Лоб рассек. Только выглядит так страшно. Где болит?
– Нигде… – выдавливаю я.
Мне не больно совсем, я почти себя не чувствую, и это приводит меня в панику. А вдруг я парализована? Я шевелю сначала пальцами, и мне это удается. На пробу поднимаю руку, она тяжелая, но двигать ей я могу.
– Это шок, Насть.
Да… Очень точное слово.
Мы уже не в машине. Я лежу на горячей земле, с редкими клочками желтой травы. Хочу подняться, но Саша удерживает меня:
– Не торопись…
Торопиться – это сейчас не про меня. Все плывет перед глазами. Даже звуки немного искаженные. И меня очень пугает не перестающая сочиться по лицу Саши кровь.
– Я сейчас, – успокаивает меня Саша, погладив по щеке.
Поднявшись с колен, он потирает бедро, я вижу, что весь лен на груди в кровавых разводах. Господи…
Саша исчезает из моего поля зрения на пару минут, и меня захлестывает паника, так что, когда он возвращается и тяжело садится рядом со мной, я вцепляюсь в его штанину. Хочется свернуться клубочком и попросить его не оставлять меня одну.
В руках у него телефон, и я с опозданием понимаю, что он звонит.
– Ты ходил к машине? – меня трясет. – Она не взорвется?
– Боевиков насмотрелась? – устало хмыкает он. – Насыпь невысокая, только крышу погнули и бочины. На медленной скорости, мы бы нормально съехали… – он что-то еще объясняет, я ничего не понимаю, но от его голоса становится спокойнее.
Он терпеливо со мной разговаривает, несмотря на разрывающийся телефон, и я ему благодарна.
Заметив, что я успокоилась, Саша все-таки отвечает:
– Да. Относительно. Мы внизу. Вижу твою тачку. Справа. Вызывай. И моего начбеза, – вешает трубку и снова мне объясняет: – Борзов. Сейчас будет.
И впрямь минут через десять в отдалении слышится хлопок дверцы, и Борзов добегает до нас.
– Какой-то ублюдок отрезал меня от вас перед кольцом. Подрезал скотина так, что я чуть в ниву не вписался. Я, блядь, номер этой фуры запомнил…
– Это в тему, нас тоже фура порадовала. Думаю, одна и та же.
– Я всех вызвал. Будете ждать?
– Нет, пусть начбез разбирается. Он за это большие бабки получает. Я ему все надиктую. Ты же, как все у Лютаева, проходил первую помощь? Посмотри Настю, – просит Саша.
– Да она получше твоего выглядит…
– Кровь на ней моя, и внешних повреждений не нашел, но она была без сознания несколько минут. Посмотри, – с нажимом требует он.
Бегло меня ощупав, Борзов констатирует:
– Ничего особенного вроде. Синяки. Но пусть врач проверит еще. А вот тебе точно надо башку зашить, и вынуть осколок тоже не помешает…
Проследив за указующим жестом Борзова, я с ужасом вижу, что посреди кровавого пятна на груди над сердцем торчит, незамеченный мной ранее осколок стекла или прозрачного пластика.
Я резко сажусь на месте, и меня ведет, приходится ухватиться за подставленную Борзовым руку.
– Насть, это боковое окно разбилось. Все нормально… – пытается сшибить приступ моей очередной паники Саша.
– Нормально? Оно же грязное… Инфекция… – бормочу я.
Саша осторожно гладит меня по голове, и мне плевать что его ладонь в земле и крови.
– А она ничего, – хмыкает Борзов. – Крепкая.
Это он про меня? Да я в одном шаге от истерики…
– Забросишь нас в Дубовый? – спрашивает Саша.
– Не вопрос, но почему не домой? – удивляется Борзов.
– Дом Суворовых ближе, и там все еще охрана, – поясняет Марич, протягивая мне руку, чтобы помочь подняться. – Ты фотку от Насти получил? Усек, что передать Лютаеву?
– Да, закину вас и заеду к нему. Только не вяжется. Дротики, спицы, надпись на стене – еще туда-сюда. Но водить фуру…
– Тетя точно не умеет, – подаю я голос. – Она и права недавно получила, но толком не ездит, боится на дороге и нервничает. Умеет дядя Сережа, он в юности недолго работал дальнобойщиком…
С каждым словом голос мой становится все тише.
– Проверим. Номерок я фуры я хорошо запомнил, – щелкает пальцами Борзов.
– А еще… – до меня только что дошла еще одна деталь. – Дядя Сережа отказался ехать со мной на кладбище, потому что у него рабочие переговоры… Но сегодня воскресенье.
Мужчины переглядываются.
– Какой чудесный семейный подряд. Милая ячейка общества… – сплевывает Борзов. – Ладно, идти можете? Лобешник я тебе сейчас заклею. Точно не хочешь осколок прямо сейчас вытащить?
– Могу, – морщится Саша. – Но вынимать будем дома.
Это какой-то кошмар.
Я все еще не могу осознать, что мы выбрались из этой передряги с минимальными потерями. Каждый день становится все более пугающим.
Сейчас я даже надеюсь, что виноваты тетя и дядя. Это очередное предательство, но оно хотя бы означает, что скоро все кончится.
Удивительно, но кроме парней Лютаева у дома обнаруживаются и полицейские в штатском. Мне даже приходится предъявить паспорт, чтобы попасть внутрь.
Кажется, ступор у меня проходит и подбирается полновесная истерика, потому что неожиданно для себя я наезжаю на служивых людей:
– Вы издеваетесь? Это не может подождать десять минут! У нас раненный! И ранен он, потому что кто-то не выполняет свою работу!
Сейчас мне уже стыдно за свои слова, а в тот момент я сорвалась.
Борзов оттаскивает меня к воротам, и тут я вспоминаю, что ключи я с собой не брала, мы же не собирались заезжать, но оказывается у Борзова есть связка родителей, именно он закрывал дом в прошлый раз.
– Вы же
