— Да пропади оно пропадом, ваше пальто! — взорвался Потапов. — Вы, между прочим, в нем в луже валялись, как миргородская свинья. Странная какая-то у вас реакция! Неадекватная…
— Послушайте… Сергей, — задумчиво проговорила она, пропустив мимо ушей «миргородскую свинью». — А зачем вы ехали за мной следом?
— Я? — растерялся он. — Я… просто ехал. По своим делам…
Ну не говорить же, что он уже не первый раз (а точнее, второй) преследует ее неизвестно зачем, вовсе не собираясь вторгаться в чужую жизнь и менять свою. Печальный опыт последней женитьбы отрезвил его настолько, что Потапов зарекся когда-нибудь еще треножить себя узами Гименея. Он знал, что Вера замужем, и не искал приключений ни на свою, ни на ее голову. Тем более что сама она не то что не стремилась к этим приключениям, а шарахалась от него как черт от ладана.
И все-таки он был неравнодушен. Нет, даже не так! Каким-то неведомым, тайным чутьем угадывал, что эта женщина одной с ним крови, что они могут и даже должны быть вместе, именно с ней, усталой и трогательной, похожей на сердитую взъерошенную Каркушу из детской передачи — одинокую и не очень счастливую. И ему совершенно не важно, кто она и какая, то есть потом, конечно, это выйдет на передний план, если оно вообще когда-нибудь случится, это «потом», но пока, здесь и сейчас, он еще ничего не знал и знать не хотел, а просто чувствовал свое с ней созвучие.
Но если все это так очевидно, значит, и ей что-то ведомо про него. А тогда зачем молчать и таиться?
— Вера! — сказал Потапов.
— Я поняла! — внезапно озарилась она. — Теперь я все поняла!
Ее голос взволнованно зазвенел, и Потапов потрясенно подумал, как тонко чувствует его эта женщина.
— Вы сами устроили нападение! — гневно обличила Вера. — Не знаю, зачем вам понадобилась моя сумка, но даром вам это не пройдет! И если возникнут проблемы с моим паспортом или ключами — мне известно, откуда растут ноги! Не забывайте об этом и немедленно верните мою сумку со всем ее содержимым!
— Ну что ж, — вышел из оцепенения Потапов. — Ваша проницательность уступает только вашей красоте. Снимаю шляпу и признаю свое полное поражение. Вашу сумку я сейчас же передам по описи в милицию. К вам уж не повезу, не обессудьте. А напоследок скажу я вам, Вера Петровна, — задушевно произнес он. — Много я на своем веку повидал идиоток, но такую, как вы, впервые.
На излете зимы заболела Ба. Аня узнала об этом случайно, от ее соседки, заскочив перед работой в булочную за кофе.
— Сговорились мы, значит, чайку попить. Я пирожка испекла и почапала. Стучу, кричу — никакого ответа. Дверь толкнула, а та и открылась. «Ну все, — думаю, — пришили старушку». А зайти-то как боязно! Но пошла. Гляжу, а она на полу в коридоре валяется. Я испугалась до полусмерти, что мертвая, нет, смотрю — живая. «Ты что ж это, — говорю, — матушка моя, здесь улеглась?» А она, как плохо-то себя почувствовала, пошла дверь открывать, чтобы, значит, взаперти не помереть, а на обратном-то пути и грохнулась…
— Когда это было? — нетерпеливо перебила Аня.
— Вчера и было.
— А что же мне никто не позвонил?!
— Да ты ведь ее последнее время не больно и жалуешь…
Это было правдой. Странное отчуждение возникло между ней и родными после ухода Артема. Как будто бы утраченное звено нарушило стройное равновесие ее жизни, оборвав и запутав связующие нити.
Что же случилось? Почему она бежит от родителей, а главное, от Ба? Ба, с которой всегда была так близка, единодушна? Боится вопросов? Сочувствия? Или жалости? Мерзкого ощущения собственной ущербности и ненадобности? А иначе за что же ее бросил Артем? Какое поганое слово — «бросил». Как будто она окурок.
А если бы в тот злополучный вечер соседка тетя Галя Соколова не принесла на хвосте свою новость? Если бы она, Аня, вместо того чтобы махать замороженным мясом, просто спросила: «Что происходит, Артем?» Или, как Вера, молча ждала финала? И тянулась бы эта бодяга годами, изматывая и опустошая душу…
Ну вот, опять она начала бередить свою рану! Все уже случилось. Что толку копаться в прошлом? Она уже выплыла на поверхность, но так отчаянно рвалась из пучины, что оттолкнула руки, готовые ей помочь, отринула за ненадобностью.
Но было и еще одно обстоятельство, пролегшее между ней и Ба огненной чертой, через которую Аня пока не могла переступить. Та давняя история с кинооператором. Наверное, она развела их по разные стороны баррикады, где с одной стороны остались обманутые верные жены, такие, как она, Аня, а с другой — красивые, сильные женщины, спокойно берущие от жизни все, что им нужно. Такие, как молодая и смелая Ба.
А как же тогда «любовь всегда права»? Очарованный оператор ушел от жены и приемного сына. Но кто же захочет валандаться с постылой женой, когда есть любимая женщина? Зачем? Из чувства долга? Но это инквизиторская пытка! И для постылой жены, между прочим, тоже.
Выходит, не было виноватых? Увы, трагический исход этой драмы ломает удобную схему. Блудница вернулась в семью, но водевиля не получилось. Герой-любовник не притворялся, залил сцену живой, теплой кровью. Наверное, это было большое чувство — одно на миллион. Но Ба, молодая и смелая, в нем уже не нуждалась.
И что она должна была делать в сложившейся ситуации? Уйти из своей семьи к оператору, уже нелюбимому, чтобы тихо его ненавидеть за сломанную жизнь? А если бы знала трагическую развязку? Принесла бы себя в жертву? И он бы принял, сочтя за любовь…
Но что толку ворошить чье-то прошлое, давно ушедшее, почти забытое, где уже ничем не помочь, ничего не исправить и, увы, не извлечь уроков? Кроме одного — зло всегда бумеранг, возвращающийся с пачками старых счетов. Иногда к тебе, чаще к детям и внукам. Но ведь это еще больнее, не правда ли?
Забытая старушка итожит «минувшие дни и битвы», ее внучка сидит у разбитого в щепки корыта, и кинооператор злорадно взирает на них с небес. А может быть, печально. Или равнодушно…
Калитка оказалась открытой. По расчищенной от снега дорожке Аня прошла к дому. На стене под кнопкой звонка висела записка: «Дерни за веревочку, дверь и откроется». Значит, не заперто. Ба ждала ее — именно ее! — и не сомневалась, что она придет.
Аня постояла на крыльце, преодолевая неизбежную неловкость, и шагнула в прихожую. В доме висела гнетущая тишина, и ей вдруг вспомнился давний, полузабытый сон. Будто идут они с Ба бесконечными торговыми рядами, и Аня рвется вперед, досадуя на медлительность попутчицы. «Я скоро умру», — говорит Ба. «Иди тихонько. Я тебя найду», — отвечает Аня и спешит вдоль прилавков, разглядывая выставленные товары. И вдруг видит Ба в параллельном пустом ряду, совсем одну, в ослепительно белых туфлях. И хочет окликнуть ее, позвать, но Ба неожиданно исчезает, растворяется, тает в воздухе. И Аня мечется в безликой, равнодушной толпе, охваченная раскаянием и нарастающим диким страхом, не в силах поверить, что больше никогда — никогда! — не найдет ее, не увидит, не вымолит прощения, не скажет о своей любви…
