Она вдруг потеряет работу и будет жить на пособие по безработице, питаясь на талоны благотворительных организаций. Станет бездомной парией! "Женщиной с сумкой", которые таскаются по улицам с набором старого грязного тряпья — всем, что они имеют. А такое может случиться. У нее было плохое предчувствие.
Совсем недавно она собрала старые вещи, которые остались после Теда, засунула все в дорожную сумку и снесла старьевщику. В этот момент она не слишком-то отличалась от его клиентов — с нерасчесанными волосами, без косметики на лице, в мятом платье.
Всю дорогу до лавки старьевщика на Второй авеню на нее пялились уличные зеваки, подмигивая с выразительным видом. В какой-то момент она поняла, что ее просто принимают за свихнувшуюся тетку, которая бредет, сама не зная куда.
"Нет! Нет! — хотела она крикнуть этим болванам. — Я респектабельная представительница среднего класса, такая же, как мои соседи по дому! Я не сумасшедшая!"
А ведь она действительно выглядела, как уличная сумасшедшая! Очень похожа. Привычный мир рухнул. Деловая женщина, спешащая на работу, потом — домой, в круг любящей семьи, перестала существовать. Она стала совсем другой, даже внешний облик изменился. Прежний стиль жизни был похоронен вместе с браком.
Дэнни стала опускаться все ниже.
В полдень пятнадцатого числа ей дозвонился Лео Маргулис. Он сказал, что доктор Геснер согласен на все их требования.
— Вопреки моим советам, — добавил Лео. — Хочу, чтобы вы об этом знали. Хочу сказать, что ваше поведение ниже всякой критики.
Дэнни не желала выслушивать никакие замечания.
— Все! Все! — крикнула она в трубку.
Она нажала на рычаг телефона и несколько минут сидела, чувствуя, как кровь пульсирует в венах. Боже мой, она была хорошим интеллигентным адвокатом, а превратилась в мерзкую мегеру.
Потом Дэнни отнесла копию соглашения Джеку Прайту.
— Вот посмотрите, чего мне удалось добиться!
Вернувшись в свой кабинет, Дэнни отзвонила Линде Геснер.
— Вы станете состоятельной дамой, — сообщила она клиентке. — Я выбила для вас все, что могла, и даже больше того. Достала Луну с неба. Теперь и коттедж в Мэйне будет вашим.
— Коттедж? — не поняла сразу Линда. — А что я буду с ним делать?
— Он вам пригодится, поверьте мне. Чем вы недовольны? Или вы хотели все оставить Айре?
— Не-е-ет… Я даже не могу вспомнить, о чем идет речь.
Единственное, чего хотелось Линде: чтобы Айра лет на сто попал в ад, а потом его распилили на части и бросили на съедение бродячим псам. Полная прострация сменилась у Линды Геснер жаждой страшной мести. Она дала полное благословение Дэнни на борьбу за их совместное с мужем имущество.
— В любом случае вы получите еще и дом в Мэйне. Можете делать с ним, что хотите. Устройте там, например, склад старых книг. Можете ездить туда отдыхать или просто продайте.
— Вы считаете, это важно? — она была в недоумении. — Это все?
— Линда, вы не должны ему ничего оставить. Борьба закончена. Мы выиграли дело.
— Наверное, вы правы, — произнесла Линда тусклым голосом. — Но скажите мне, Дэнни. Почему он так быстро на все согласился?
Дэнни нервно рассмеялась.
— Поверьте мне, лучше вам этого не знать.
В тот вечер она ушла с работы вполне удовлетворенная. Она лучше себя чувствовала, чем за весь прошедший месяц.
Даже если она станет в конце концов бездомной бродяжкой.
Саманта, как и обещала, прилетела утром в субботу. Выглядела она не слишком подавленной, но ничему и не радовалась. Дочка была скорее безразличной ко всему.
Сэм сменила прическу. Длинные вьющиеся локоны остались в парикмахерской. Теперь модная челка спадала на глаза.
— Ты так изменилась, — заметила Дэнни.
— Я знала, что тебе не понравится, — жестко ответила Саманта. — Нетрудно было предугадать твою реакцию…
— Ты ошибаешься, малыш. Мне очень нравится, как ты постриглась. По-моему, очень симпатично. Просто ты выглядишь старше.
— Я хотела сделать прическу еще короче, — она пригладила непослушные концы волос. — У нас одна девчонка на курсе постриглась совсем наголо, как у О'Коннор. Но ты бы этого не перенесла.
— Мне так нравится, любимая. Тебе идет. Я хотела сделать комплимент.
Единственное, что точно не изменилось, как заметила Дэнни, это обидчивость Саманты. Начало праздничного уик-энда было испорчено агрессивностью дочери.
Дэнни тщательно продумала свое поведение перед ее приездом. Она даже составила список, что можно говорить, а чего делать не следует. Категорическое вето было наложено на все разговоры об отношениях с Тедом, например.
Нельзя ругать ее отца. Нужно скрывать свои чувства и не напрашиваться на проявление сочувствия.
Саманта должна почувствовать, что мать — ее Друг в это трудное для обеих время. И принять протянутую ей руку. А что касается отношения к Теду, ее мнения о Джин, нужно заморозить свои чувства, спрятать их до поры до времени глубоко в душе. Потом, когда она останется одна, черт возьми, пусть все это прорвется снова наружу, но не сейчас. Сейчас важнее сохранить чувство близости с дочерью.
Она очень старалась. Но иногда ее прорывало.
— А твоя соседка Нэнси?.. Ее родители не разведены?
Или:
— Ты не видела на прошлой неделе фотографию свиньи Мортона в журнале "Таймс"? Отцу, конечно, нужно бросить эту работу!
— Нам всем троим нужно придумать что-то на Рождество. Какие у тебя пожелания, любимая? — очередной бестактный вопрос.
И таких проколов было несколько. Но Саманта их словно не замечала. Очевидно, она ждала, что мать сама оттягивает главный разговор до праздничного ужина.
Обе, мать и дочь, чувствовали сильное напряжение. Выяснение отношений могло стать катастрофой. Приходилось затыкаться. Легче объяснить маленькой девочке, как дети на свет рождаются, чем добиться понимания, как случилось, что мама с папой разошлись в разные стороны.
Вечером в субботу возникла ситуация для интимного разговора с дочерью. Обстановка была самая подходящая. После ужина (к черту борьбу с калориями!) Сэм была вежливой, хотя чуть-чуть взъерошенной. Она рассказывала о жизни в колледже, говорила о подружках, хвалила ужин… Но все время избегала встретиться взглядом с матерью, игнорировала упоминания об отце. Дэнни ждала удобного момента.
После кофе, решила она, когда догорят свечи. Тогда она приступит к главному. Но Сэм словно чувствовала это настроение матери. Свечи догорели, и она вспорхнула со своего места, стала зевать, готовая укрыться в своей комнате.
