— Джеральдина Болдуин? Я никогда даже не слышала о ней, — сказала, не сводя с нее взгляда, Кейт. — Милая, простите меня. — Теперь она была совершенно серьезной. — Я смутила вас. Вы собираетесь выйти за Ши? — Она немного помолчала. — Ну что ж, значит так. Я полагаю, не всем быть везучими, — заключила Кейт. — Я надеялась, что это Дуглас, я так люблю его, но я готова поручиться и за Ши тоже. Он порядочный и упорный, и он далеко пойдет. Всего вам наилучшего, милая, я…
— Нет, и это тоже не то, — сказала Джоанна с усилием. — О, я знаю, вы подумаете, что я сумасшедшая. Ши действительно такой, как вы сказали, и он мне ужасно нравится, и он просил меня выйти за него замуж, и приехать сюда и подумать об этом, но… — Она замолчала. Впервые она действительно увидела все совершенно ясно, без расплывчатости и уверток. — Ничего не поделаешь, я не могу.
— Значит, не можете, и перестаньте чувствовать себя виноватой, — бодро посоветовала Кейт. — Я рада, что мы поговорили, — добавила она. — Вреда это не принесло.
Когда Дуглас вернулся, он был уклончив относительно Винсента О'Нейла и больше заинтересован в том, чтобы уговорить Кейт и Джоанну пойти с ним в пивную О'Флаэрти послушать народные песни. Следующую ночь он собирался дежурить, а в пятницу, мудро предрек он, там будут слишком активно праздновать получку, так что лучше там не появляться.
Заведение О'Флаэрти было почти таким же старым, как Каррикду. В нем были зеркала и потемневшее дерево, и множество посетителей, которые приветствовали Кейт и Дугласа с уважительной сердечностью. Осталось от феодальных времен, думала Джоанна, потягивая джин с тоником, но, в сущности, это вовсе не относилось к «большому дому». Можно было догадаться, что большинство мужчин работали у О'Малли. Дуглас подтвердил, что так оно и было.
— Сейчас, во всяком случае.
— Что ты имеешь в виду? — спросила Кейт.
Он поставил на стол стакан и уселся сам, отодвинув стул, чтобы его не задевали проходившие.
— Я не уверен, но у меня довольно часто возникает чувство, что отец что-то готовит. — Он понизил голос. — Мы можем даже оказаться проданным. Как я уже сказал, я не знаю.
— О нет, Дуг! — воскликнула Кейт, также вполголоса. — Только не теперь. Готова признаться, что я считала это естественным утешением в связи со смертью Майлса — что теперь не будет такого рода неприятностей.
— Ну, не знаю, — повторил Дуглас.
Для Джоанны, переводившей взгляд с одной на другого, все это звучало бессмысленно, по крайней мере в том что касалось Майлса. Утешение? Неприятности? Что могла Кейт иметь в виду? Наверняка вопрос об объединении никогда бы не возник, будь Майлс жив.
— Вы можете об этом не знать, Джо, — резко сказал Дуглас, когда их взгляды встретились, — но моему брату очень хотелось, чтобы мы стали частью объединения, управляемого из-за границы. В прошлом году он закинул несколько пробных шаров в этом направлении.
— И вызвал кучу неприятностей, — заметила Кейт. — Не то что бы мистера Майлса это беспокоило. Я так и скажу, Дуг, это правда.
— Понятно, — неуверенно сказала Джоанна. Еще один шок. Она всегда принимала все, что говорил Майлс, за чистую монету, считая его полностью преданным семейной фирме.
— Но я все же не понимаю, почему теперь… — продолжала Кейт. — Мэтт действительно чувствует себя так хорошо, как ты говоришь, правда? — В ее голосе появилась беспокойная нотка.
— О да. Физически он чувствует себя гораздо лучше, — сдержанно сказал Дуглас. — Не знаю, Кейт. Может быть, я очень ошибаюсь. Он скажет нам, когда захочет, и не раньше. Так что пока оставим это.
— А вам это не безразлично? — неожиданно спросила Джоанна.
Он посмотрел на нее, теперь совершенно серьезный, широко раскрытыми и задумчивыми глазами.
— Да, — просто ответил он. — Да. Не безразлично.
Джоанна уже начала удивляться, где же обещанное пение, когда появился старик с мелодионом и извлек из него несколько хриплых нот. Один посетитель запел, и вскоре весь бар соединился в радостном, если и не всегда мелодичном хоре. Все песни были ирландскими, некоторые из них хорошо известны, другие были незнакомы Джоанне, но, очевидно, очень популярны.
Пение стало тише, и Джоанна обнаружила, что ее все больше захватывает окружающая обстановка. Она прониклась ощущением присущих Ирландии дикости и зачарованности, и ее охватило чувство неуверенности. Не то чтобы Каррикду мог исчезнуть, как сказочный Бригадон; он все еще будет здесь в воскресенье, дремлющий среди холмов, но уже без нее. Всего несколько волшебных дней, наследием которых будет боль любви — и одиночество.
Она очнулась, услышав громкий настойчивый голос:
— Давайте, сэр. Какую-нибудь старую песню!
К нему присоединились другие голоса:
— Давайте, мистер О'Малли. Что-нибудь для этой крошки! — Она с изумлением поняла, что они обращаются к Дугласу.
— Ничего не выйдет, — говорил он, ухмыляясь и качая головой. — Какие песни после пары пива? Я еще совсем трезвый.
Тут же Лайэм О'Флаэрти, владелец пивной, налил большую порцию виски и под приветственные крики поставил ее на стол перед Дугласом.
— Вот, сэр. За счет заведения.
Дуглас на мгновение принял нарочито печальный вид и потом медленно встал со стула.
— Хорошо, но помните, что вам некого винить, кроме самих себя.
— Неужели он действительно собирается петь? — удивленно прошептала Джоанна.
— Конечно. Почему бы нет? — также шепотом ответила Кейт. Она не стала уточнять, что давно уже Дуглас, солидный не по годам и отягощенный ношей стольких разногласий на своих широких плечах, не выглядел так, как сегодня.
Дуглас не показывал своих чувств. Ни в семь лет, когда его мать, приходя с фабрики, при виде сына, с надеждой поджидающего в холле, говорила: «О Боже! Ты еще не в постели? Куда смотрит Нэнси?» Ни в двенадцать-тринадцать, когда она восклицала: «Ох, Дуглас! Отдай это крошке Майлсу, пожалуйста. Разве ты не видишь, ему этого хочется!» И в течение всей битвы, разразившейся, когда он решил стать ветеринаром. Никаких высокопарных речей, только упрямая решительность, вызывавшая постоянные жалобы: «Не знаю, откуда у нас взялся Дуглас, он ни чуточки не похож на Майлса».
У Дугласа был довольно неплохой голос, хотя на деревенских подмостках всегда звучал голос Майлса. Дуглас пел, только когда его заставляли. Или, возможно, когда это был единственный способ выразить то, чего не могли произнести его губы.
Он выбрал донегальскую песню «Она шла по ярмарке».
Моя любимая сказала:
— Моей мамаше все равно.
Джоанна слышала, как эту песню исполняли лучше, но вот так — никогда. Свет над головой Дугласа придавал блеск его глазам. Она подумала, что, наверное, из-за света он остается на этом месте. Он почти не шевелился и смотрел прямо на нее.
