Ее глаза сужаются, когда она упирается кулаком в бедро.
— Господи Иисусе. — Дорис качает головой. — И что же он теперь натворил?
Даже его бабушка может признать, что он плох для меня, так почему же я не могу?
— Ничего.
— Я знаю этот взгляд, и я видела, как ты пыталась совершить свой Великий побег там, не то чтобы я виню тебя, Марта такая же тупая, как плодовая муха. — Она вздыхает. — Ну, если тебе от этого станет легче, он просто взял и сбежал в Нэшвилл, даже не сказав мне об этом. Позвонил и сказал, что у него там какие-то дела с пением. — Дорис закатывает глаза. — Он сказал мне, что это просто какое-то выступление. Я узнала настоящую правду от официантки в «Руби». Держу пари, это потому, что он боится провала. Он никогда не верил в себя.
— Ох.
— Бедняжка, не позволяй этому причинить тебе слишком сильную боль. Он незрелый. Не понимает, что делает с людьми. — Она похлопывает меня по плечу. — Но ты ему не безразлична, я могу тебе это обещать. — Дорис хмурится. — Он найдет тебя, когда приедет домой. Вот увидишь.
Я уверена, что Дорис просто пытается помочь, но то, что она только что сказала мне, заставило меня понять, что будет лучше, если я буду держаться подальше от Ноя. Я была не в том месте, чтобы беспокоиться о парне, не в том положении, чтобы положить мое уже кровоточащее сердце на серебряное блюдо. Я не могу больше выносить неопределенность, когда все в моей жизни было так неопределенно.
К счастью, я слышу, как Бо зовет меня из прохода.
— Я… — Переминаюсь с ноги на ногу и машу рецептом. — Мне пора.
Разворачиваюсь и спешу обратно в аптеку, где меня ждет Бо. Заглядываю в тележку, но в ней нет и половины того, что я велела ему взять. Вынимаю кочан капусты.
— Что это такое?
— Э-э, листья салата.
— Вау. — Бросаю его назад в тележку и хватаюсь за ручку. — Пошли.
— Куда?
Колесо пронзительно скрипит. Оно раскачивается и заклинивает, так что управлять тележкой почти невозможно.
— Ты что, не мог взять нормальную тележку?
— Мне все равно.
— Ну, конечно.
Направляюсь в продуктовый отдел и бросаю капусту обратно в корзину, прежде чем схватить салат и поднять его.
— Вот это салат-латук.
— Выглядит одинаково.
Бросаю его в тележку.
— Совсем нет.
— Без разницы.
Мы подходим к кассе, и Бо останавливается у одной из стоек, прихватив журнал сплетен.
— Это безумие.
Ставлю молоко и сыр на конвейерную ленту.
— Что именно?
Кладу туда же масло и основу для пирога.
— Брайс Тейлор такой популярный. — Оборачиваюсь, когда Бо кладет журнал обратно на полку. Фото знаменитости на обложке, заголовки о тайных младенцах и романах.
— Ага. — Бросаю салат на ленту, а потом и хлеб. — Очень знаменитый, это точно.
И я не сомневаюсь, что очень скоро Ной окажется на обложке журнала рядом с ним. Бросаю оставшиеся продукты на ленту и подталкиваю тележку к концу очереди. Я должна была бы радоваться за него, но не радуюсь.
Костяшки пальцев болят от прополки маминых клумб весь день. Пот катится между лопаток, когда я хватаю пучок клевера, вырывая с корнем. Сняв садовые перчатки, встаю и направляюсь к ступенькам крыльца, чтобы попить воды. Сэмпсон, шатаясь, спускается по ступенькам, садится рядом со мной и кладет голову мне на колени.
— Привет, приятель.
Пес навострил уши и сел, лениво лая и глядя на дорогу. Поднимаю взгляд и вижу, что по подъездной аллее едет грузовик Ноя.
— Отлично, — бормочу я.
Сэмпсон встает и махает хвостом, а потом лая мчится к приближающейся машине. Я не ответила на сообщение Ноя. Может быть, мне следовало бы это сделать, но иногда лучше оставить все как есть, когда у тебя нет нужных слов.
— Привет, Сэмпсон, — говорит Ной, прежде чем я слышу, как захлопывается дверца его грузовика.
От звука его голоса у меня внутри все переворачивается. Он пересекает двор, глубоко засунув татуированную руку в джинсы и нахмурив брови.
— Привет, — говорит он.
— Привет.
Делаю большой глоток воды и выдыхаю.
— Я потерял свой телефон и...
— Я знаю.
Он молча кивает.
— Ханна, я... — Ной проводит рукой по волосам и вздыхает. — Ты мне не безразлична.
— Да, я знаю. — У меня было семь дней, чтобы все обдумать. Семь дней на тщательный анализ каждого слова, каждого поцелуя, каждой лжи. У меня и так хватало забот, а у него на горизонте маячили большие дела. Я была слишком тяжелой ношей для него, а он эмоционально слишком тяжел для меня.
— Я не знаю, что делаю. Я отстой в таких вещах, как это, и со всем происходящим…
— Послушай, мы совершили ошибку. Все очень просто. — Я смотрю прямо на него, стиснув зубы и проглатывая все эмоции, которые хочу к нему испытывать.
— Ты так думаешь?
— Да. — Я отталкиваюсь от лестницы.
— Господи! — стонет Ной. — Прекрати, пожалуйста! Ты мне не безразлична, черт возьми. — Но это могло означать так много вещей.
Его ноздри раздулись, глаза впились в меня, и он преодолевает пространство между нами, его рука ложится на мою щеку. Ной нежно стирает грязный след с моего лица. Я изо всех сил стараюсь не сводить взгляд с него глаз, не позволяя своему упасть на его губы. Не позволяю своему сердцу вмешиваться в то, что я делаю, потому что делаю то, что лучше для нас обоих. Так ведь?
Мое сердце уже переполнено, и в данный момент все, что оно могло выдержать, была моя мать. Ной такой же уязвимый, как и я. Не так уж много нужно, чтобы сломать уже сломанное.
— Ну, этого недостаточно, — говорю я.
Его глаза изучают мои, глубокая морщинка пролегла между его бровями. Мое сердце бешено колотится в груди, пока я готовлюсь к его ответу. В глубине души надеюсь, потому что если бы он заботился обо мне достаточно, он бы боролся с этим. Ной бы не отпустил меня просто так.
— Ты права. — Он сжал губы, на челюсти тикает мускул. — На самом деле нет. — С этими словами он опускает руку, бросается к своему грузовику и заводит мотор. — Прощай, Ханна.
Я борюсь со стеснением в груди. Ной разворачивает свой грузовик, грязь вылетает из-под колес, когда он мчится вниз по дороге.
Думаю о том, что если бы он действительно заботился обо мне, то повернулся бы и посмотрел на меня. Я жду, но он даже не взглянул в мою сторону, прежде чем свернуть на дорогу. Ной поглощал слишком много моих мыслей, и как бы сильно я его ни любила, не могу справиться с ним прямо сейчас. Кроме того, что бы с ним ни происходило, я не могла его удержать.
Я нарочно не попрощалась с ним. Может быть, я и была готова уйти, но не была готова отпустить его.
37
НОЙ
4 ИЮЛЯ 2015 ГОДА
Тревор притормаживает за линией машин, чтобы припарковаться, и газует на холостом ходу, как придурок, когда мимо с важным видом проходят девушки в бикини. Бенджи трясёт спинку моего сиденья.
— Вот это сиськи, братан. Вот это сиськи.
— Вы оба придурки, — говорю я.
— Спасибо, — усмехается Тревор.
Распахиваю дверцу. Через пять секунд после того, как выбираюсь из машины, душная Алабамская жара делает мою кожу влажной. Слышны жужжания ракет со свистом рассекающих воздух, сопровождаемое хлопками и треском фейерверков, мерцающих в небе.
Тревор хватает с заднего сиденья ящик пива и бросает нам с Бенджи по одному.
— Черт, это последняя ночь нашего мальчика.
Бенджи шмыгает носом, делая вид, что вытирает слезы.
— Не говори так, Трев. Я уже никогда не буду прежним. У меня не будет никого, на ком можно было бы нарисовать члены, когда он вырубится, как киска на вечеринке.
— Заткнись. — Толкаю Бенджи так сильно, что он спотыкается.
— Давай, парень, завтра ты уезжаешь в Нэшвилл. — Он удержался на ногах и хлопает меня по спине. — Тебе лучше не забывать о нас. Я ожидаю королевского обращения на твоем награждении CMA (прим. Country Music Association Awards — ежегодная американская музыкальная награда Ассоциации кантри-музыки). Полет первым классом, место в первом ряду, горячую блондинку, изображающая мою конфетку (прим. «конфетка» — красивая девушка рядом с известным актером, политиком, бизнесменом на светском мероприятии). И эй, эй… — он широко улыбается. — Убедись, что у нее есть один из этих пирсингов в киске.
