– Мой папа он тоже… Он ушёл от нас к другой женщине, – поделилась я, теребя на груди подаренную полковником подвеску в виде цветка каллы. – Не знаю, гулял ли он до этого, но... – горло привычно хватанула обида, и я замолчала. Анна Борисовна понятливо качнула головой, лицо её словно застыло, борозды морщин на лбу стали ещё глубже.
– Думаю, мы так бы и жили с Лёшенькой до старости, но тут в посёлке нашли изувеченную Соньку Ермакову. Под мостом она лежала. У реки. Со снятым скальпом.
– Господи, – выдохнула, прижимая ладонь к губам.
– В тот же день его и арестовали. Он с ней тоже крутил. Но его вину не доказали и отпустили в скорости. Оказалось, что это не первое такое душегубство было. Годом раньше ещё двух женщин в соседних сёлах изнасиловали и так же… – она сглотнула, старческие руки в пигментных пятнах задрожали, – сняли с них скальпы.
По коже мороз пробежал от очередной картины, живо нарисованной в голове моим воображением.
– Его нашли? Этого убийцу, – спросила я.
– Да, дочка. Но позже. На следующий день, как Лёшу отпустили, – продолжила рассказ Анна Борисовна, – к нам пришли Сонькины родители. И как давай кричать дуром, обвинять Лёшку. Мол, он это, и всё тут!
– Но ведь…
– Поди объясни это скорбящей матери и отцу…
– Это да, – вздохнула я, соглашаясь с мамой полковника.
– Но они на этом не успокоились. Лёшенька тогда на тракторе работал. Так они его подстерегли после работы и кинулись с вилами… А он… – в её глазах застыли слёзы. – Что ему было делать-то?.. – попыталась она его оправдать. – Наехал он на них. Да вышло так, что на смерть.
– Кошмар какой! – ужаснулась я, смотря в потускневшие глаза пожилой женщины.
– На суде объявились люди, которые дали показания, что, мол, видели, как он проехал по ним несколько раз.
– Слава говорил, что его расстреляли, – осторожно сказала я.
– Да, его приговорили к расстрелу. Но не сразу… – она задумалась, по-видимому, тщательно подбирая слова, из чего я сделала вывод, что эту историю Анна Борисовна давным-давно никому не рассказывала. – Пока Лёша был под следствием…
– Бабушка! – закричал Зоря, и мы, схватившись от испуга за сердце, подпрыгнули на скамейках. – А лучок рвать?!
– Рви, Назарчик! Рви, мой хороший! И укропчик с петрушкой! – откликнулась она и продолжила: – В тот год, по весне у нас затопило погреб. В подвале стояла вода... Лёши нет, что делать? Позвала двух мужичков из посёлка. Только они туда спустились, смотрю, прошли мимо окон. Ко мне не зашли. Странно. А потом, гляжу, а они ещё двух мужиков позвали, и опять на погреб полезли. Я за ними. Думаю, что там такое, что им помощь потребовалась…
Я снова приложила к губам ладонь, уже предчувствуя неладное.
– Что там было? – опалила кожу своим дыханием.
– А там, дочка, – Анна Борисовна опять опустила взгляд в стол, – в воде плавали длинные женские волосы… Очень много волос.
Меня передёрнуло от отвращения, стоило только представить всплывшие на поверхности воды скальпы тех женщин.
Шок. Неверие. Это лишь малая часть тех чувств, которые я в тот момент испытала.
– Так вот за что его расстреляли… – просипела я в ладонь. – Вы, наверное, из-за этого и уехали оттуда?
– Да, дочка. Не дали нам там житья. Как-то ночью сожгли наш маленький магазинчик. Начали на каждом углу гнобить Славушку. И я не стала терпеть. Зачем? Тем более звали нас сюда. У меня ведь здесь сестра двоюродная с мужем, – она умолкла, вновь прикипев взглядом к мальчишкам. – А вот теперь представь, что в то же самое время я вдруг узнаю, что Настя Чудна́я от Славушки понесла.
От её последнего слова я невольно скривилась. А уже в следующий миг меня озарила страшная догадка.
– Это вы заставили её сделать аборт…
– Не заставила, а растолковала, что нет у них со Славушкой будущего. Мы с ним уже на вещах сидели. Ждали, когда он школу окончит. С собой взять её? Куда? В чужой город? В дом моей сестры ещё одной нахлебницей?
Как я не старалась, слёзы всё равно потекли по моим щекам.
– Я не знаю… – зашептала я.
– Вот то-то и оно. Со стороны-то смотреть всегда проще, дочка. Но ты только подумай, я безработная, Славушка – сам ещё ребёнок. Не выученный, не служивый. У него вся жизнь впереди. Да и у Насти тоже.
– И как же сложилась её жизнь? – хлюпнула я носом. – Выходит, она вас не послушала и родила.
– Не послушала. Подружка моя сельская рассказал в мой последний приезд, что с животом она ходит…
– Анна Борисовна, а Слава… он знает об этом? Ну, что где-то существует его ребёнок? – не могла не спросить я.
– Нет. – Затем пристально на меня посмотрела и твёрдо добавила: – И не узнает!
– Но почему?! – взвинтилась я.
– Есть тайны, которые лучше никогда не открывать. Не простит Славушка меня… Никогда не простит за это. Дюже любил он эту девку бедовую. Вот буду умирать и перед смертью покаюсь, – и тихо заплакала.
– Анна Борисовна, расскажите ему, – я пересела к ней рядом и обняла за плечи. – Даже, если не ради сына, то ради внуков. Ведь они – родные друг другу. Хоть и только по отцу. А давайте сделаем это вместе? Я вас поддержу. Слава поймёт – я уверена! – загорелась я этой идеей.
– Боюсь, дочка, что он слишком упрям и горяч. Уж я-то знаю… А ведь я всю жизнь прожила: всё ему, всё для него одного. – Женщина подняла на меня воспалённые глаза и с мольбой обратилась: – Ты не отталкивай моего мальчика. Я вижу, любит он тебя. – Я не смогла сдержать слабой улыбки.
Нет, всё же материнскую любовь не понять… Она такая разная.
Жалостливая, и вдруг чрезмерно строгая.
Всепоглощающая, жертвенная, но вместе с тем избыточная … и эгоистичная.
Горячая. Душная. А порой холодная, как лёд.
Именно такой казалось мама, когда взывала к моей совести:
– Что люди скажут? Я тебя вот этими руками вырастила! Всю жизнь на тебя положила! И куда ты пойдёшь работать без опыта? Поломойкой или бухгалтером за копейки? Посмотри на себя, тебе уже тридцать! С двумя детьми! Да кому ты будешь нужна?
А мне хотелось упасть ей в ноги. Обнять мамины колени. Прижаться. И плакать, крича о помощи. Умоляя спасти от этого человека. От его издевательств. Унижений. От боли… что было уже невыносимо терпеть.
Прими…
Спрячь…
Не отдавай…
Она не хотела выносить сор из избы. Стыдно. Грязно. Как же это? Мужчина в семье. Отец детей. И насильник.
Нам было больше некуда идти. Единственное прибежище – последняя надежда, что в одно мгновение рассыпалась невидимым прахом.
Так я осталась одна. Одна на всём белом свете со своими котятами.
Осиротела…
И до сих пор не смогла простить маму. Что не защитила тогда. Не постояла за меня. Бросила. Отвергла. Предала.
В тот день я, беззащитная, уязвимая, дрожащая от чувства вины и страха будущего, вернулась к мужу…
А ведь я…
Я бы от него… по тонкому льду… босиком… без оглядки.
Глава 30
Последующие две недели промчались, как один день.
Стоило Маше узнать о намечающейся у нас с полковником свадьбе, как она тут же, не откладывая в долгий ящик, приступила к её организации. Подключила Асю, связалась со Златой, а та в свою очередь с Катейкой и Лерой. От меня все идеи и приготовления держались в строжайшем секрете, и сколько я не пыталась разузнать у девчонок какие-либо подробности – всё без толку. «Это сюрприз» – твердили они в один голос. – «Ваш праздник будет идеальным, и тебе разрешается только наслаждаться этим днём» – повторяли, согласовывая у меня то основные цвета торжества, то список гостей.
Каждая из них превосходно знала своё дело, поэтому я не беспокоилась за результат. Скорее… предвкушала. К тому же с моими активистками сотрудничал Слава, и я, признаться, питала надежду, что смогу разведать у него хоть какие-то детали. Вытянуть хитростью… и лаской.
До церемонии оставалось два месяца, а у меня в руках уже красовались пригласительные открытки, выполненные на крафт-картоне с изображением ловца снов и изящного цветка белой каллы, нарисованных вручную акварелью.
