– А что я должен понимать, если два человека нравятся друг другу.
– Нравятся? Они не подростки, чтобы просто нравиться. Ведь вашей дочери не восемнадцать лет?
– Не восемнадцать, а по-вашему, когда людям тридцать им не нужны отношения, любовь и желание создать семью?
При последнем словосочетании лицо женщины ярко вспыхнуло.
– Вот именно об этом, я и пришла поговорить с вами. О создании семьи.
– О чём? Я пока не могу уловить суть вашей мысли и нашего разговора.
– Я говорю о создании семьи. Моему сыну тридцать шесть лет и ему просто необходимы жена и дети.
– И что ему мешает создать всё это в своей жизни?
– Ваша дочь.
– Что?
– Владимир Егорович, вы здравомыслящий человек и сами понимаете, ваша дочь и мой сын, абсолютно разные люди. Ростислав вращается в кругах элиты. Он человек с уважаемым именем, а ваша Маша…
– А что не так с моей дочерью? Вы считаете, что она не достойна вашего сына, только потому, что не вращается, как вы выразились в кругах элиты?
– Вот именно. Ей нужен другой человек в жизни. Она не сможет стать равной моему сыну никогда, а в жизни по-другому нельзя. Она тихая, неприметная, скромная женщина, к тому же…
– Я понял. Вы намекаете на то, что она с травмой ноги?
– Да. А рядом с Ростиславом должна быть яркая, красивая женщина с которой он мог бы выйти в свет, познакомить её со своими друзьями и партнёрами.
– Конечно, моя дочь скромно одета, но я никогда не считал её дурнушкой.
– Любому родителю кажется, что его ребёнок самый красивый на свете. Это природная закономерность. Но поверьте, я смотрю на неё глазами человека, незаинтересованного, и чётко вижу, что она не пара моему сыну.
– Тогда почему вы пришли ко мне с этим вопросом? Поговорили бы со своим сыном и убедили его, что Мария ему не пара.
– Уже говорила. Только мой сын упрям и не желает меня слушать. И я вижу, что он увлёкся не на шутку вашей дочерью, и меня это страшит.
– И в чём же ваши опасения? Моя дочь, что, плохо воспитана, не образована? Поверьте, я воспитал её настоящим человеком. У неё университет за плечами и красный диплом. Она начитанна, умна и думаю, раз ваш сын сделал выбор в её пользу, то значит, сумел рассмотреть в ней гораздо больше, чем вы. И вообще, я считаю наш разговор абсурдным. Наши дети находятся в таком возрасте, что я думаю, мы уже не вправе вмешиваться в их жизнь. Не находите?
– Не нахожу. Если вам наплевать на жизнь своей дочери, то мне не наплевать. Я хочу, чтобы мой сын создал семью, родил детей и был счастлив.
– А вы считаете, что моя дочь не сможет всего этого дать ему?
– Постойте, – женщина прищурила глаза. – Я, кажется, начинаю догадываться, почему вы так рьяно защищаете их отношения.
– Интересно послушать, – Урбенин откинулся на спинку дивана.
– Вы ведь знаете, что мой сын богат и возможно, поэтому вы сами заинтересованы в их отношениях.
– Что за чушь вы несёте?
– Это не чушь. Судя по вашей квартире, у вас доход ниже среднего. Только вам не кажется, что использовать свою дочь для повышения уровня своего благосостояния, особенно с её ущербностью, просто аморально.
– Что? – Урбенин резко подскочил на ноги. – Вы думаете, что это я, инициатор этих отношений?
Женщина молча кивнула.
– Да, даже если бы я доедал последний кусок хлеба, то никогда бы не пошёл на то, чтобы торговать собственной дочерью. Ведь вы выразились именно так, что я торгую ею? Так вот, да будет вам известно, что ещё совсем недавно, я жил совсем в другом месте и имел хороший дом. А попал в эти трущобы не по своей вине, а по причине того, что такие, как вы, толстосумы захватили всё в этой стране. И да будет вам известно, возможность общаться с моей дочерью, ваш сын выпрашивал у меня, потому что я сам изначально был против его общения с Машей. Так что в отличие от вас, я пошёл на это, не по причине собственной выгоды. А потому что увидел, что они тянутся друг к другу. И поверьте, мне всё равно, сколько денег у вашего сына и даже если бы он завтра оказался нищим, я бы не отвернулся от него. Ведь вы, даже не узнав мою дочь ближе, уже поставили на ней крест, и сказали, что она недостойна вашего сына. Вы считаете, это порядочно для женщины вашего социального статуса, подозревать меня в сводничестве?
– Но ведь вы отец, и естественно хотите для неё лучшей доли и как все, мечтаете устроить её жизнь, как можно лучше.
– Да, я хочу, чтобы моя дочь была счастлива, как и любой отец. Но это не значит, что я её вижу рядом только с состоятельным человеком. К тому же, кто вам сказал, что они поженятся? Возможно, их отношения расстроятся гораздо раньше, чем вы полагаете, и они расстанутся. Но я считаю, что они должны сами разбираться со своими отношениями, и я не собираюсь в это вмешиваться.
– Конечно, не собираетесь, если получится заарканить богатого и перспективного жениха, вы только выиграете от этого. Только вам не кажется, что подкладывать свою дочь под богатых мужчин верх цинизма? Хотя допускаю, что её физическое несовершенство у кого угодно сможет вызвать жалость.
Урбенин резко обернулся, его лицо побагровело от ярости.
– Убирайтесь вон из нашего дома! – раздавшийся тихий голос женщины, появившейся на пороге комнаты, заставил резко повернуть головы и мужчину, и его оппонентку. – И никогда больше сюда не приходите, – Урбенина держалась рукой за стену и едва сдерживала рвущиеся наружу слёзы.
– Я и не собираюсь ни минуты больше здесь оставаться, – Полонская резко поднялась на ноги, и слегка оттолкнув, застывшего на месте Урбенина, пошла на выход из комнаты.
Владимир Егорович подошёл ближе к жене и, обняв её за плечи, прижал к себе, чувствуя, как её слезы прорвали хрупкую преграду и хлынули потоком по её щекам. Он крепко удерживал её в своих руках и пытался успокоить, тихо проговаривая ей на ухо слова утешения, и крепко прижимая к себе.
– Господи, Володя, почему люди такие жестокие? – Урбенина опустилась на диван и, достав носовой платок из кармана фартука, прижала его к своим губам, продолжая плакать.
– Потому что у этих людей больше нет души. Они пекутся только о своём благополучии.
– И что теперь будем делать?
– Я знаю, что я сделаю.
– Володя, что ты задумал? – Урбенина схватила его за руку, крепко сжимая его пальцы.
– Я больше не намерен выслушивать подобное, и раз жизненный удел нашей дочери быть одной, то лучше пусть будет одна, чем я буду глотать подобные обвинения в свой адрес.
Валентина Александровна закрыла лицо руками и снова заплакала, а Урбенин резко поднялся на ноги и покинул комнату.
****
Ростислав остановил машину у подъезда Маши и, повернув голову, посмотрел на неё с улыбкой.
Она прижимала к себе букет белых роз и маленькую подушечку в виде свернувшегося в калачик пушистого кота, которую он подарил ей.
– Слава, я пойду. Поздно уже.
– Тебе понравился ужин?
– Да, только если ты будешь кормить меня так сытно и так много, то очень скоро я превращусь в сдобную булочку.
– А знаешь, неплохая идея. Ты будешь такая сладкая и аппетитная, – он улыбнулся и коснулся губами кончика её носа.
Маша улыбнулась и прижалась лицом к его плечу.
– Я буду скучать по тебе.
Ростислав задумчиво смотрел перед собой и нежно гладил её по волосам.
– Я тоже очень буду скучать по тебе. Созвонимся перед сном и поговорим. Ты не против?
– Конечно, нет.
– Ну, пойдём, а то твой папа устроит мне взбучку, – Ростислав покинул машину и, открыв двери, помог Маше выйти на улицу, и вместе с нею медленно зашёл в подъезд.
Они не спеша поднимались на пятый этаж и на каждом из пяти останавливались, пытаясь задержать время и ещё хоть немного побыть вместе. На лестничном пролёте пятого этажа Ростислав снова остановил её и, притянув к себе, нежно коснулся её губ своими, и слегка отстранившись, пристально всмотрелся в её глаза.
– Ну, иди. Дальше я не буду подниматься. Завтра я заеду за тобой утром в семь.
