глаза режет от яркого света, гул двигателя вибрирует в голове и отдается болью в висках. Нужно извиниться и предупредить ожидающую меня девушку, что я скоро буду и уже в пути. Нужно прямо сейчас достать из кармана телефон и включить его.
Прищурившись, смотрю на проплывающие мимо серые дома и белые сугробы, от воспоминаний о встревоженном взгляде зеленых глаз немеет в груди. Че сегодня ко второй паре, потом его ждет работа и праздничное мероприятие, которое будет допоздна. Это хорошо, просто замечательно. Только бы он поскорее ушел из дома!
Нажимаю на боковую кнопку, телефон оживает — загружаются приложения, загорается индикатор сети. И одно за одним жужжат оповещения о пропущенных звонках. Это Ви, точно она. На глазах выступают слезы ужаса. Она знает мой номер, ведь он когда-то принадлежал ей.
Беспомощно моргаю, задыхаюсь, хватаюсь за спинку переднего сиденья.
Что ей нужно?
* * *
Я весь день на автопилоте вожусь с прическами клиенток, вздрагиваю от телефонных звонков, односложно и рассеянно отвечаю на вопросы Че и, ссылаясь на занятость, как можно скорее отключаюсь. Нужно взять себя в руки, Ви не может дотянуться до меня из своего нового города.
Солнце клонится к закату, мороз щиплет щеки, навстречу бегут люди с пакетами, полными продуктов и подарков — на румяных лицах предвкушение праздника. Тоже натягиваю улыбку, упрямую и радостную: вечером Че, устроившись по-турецки на диване, будет готовиться к ближайшему экзамену — первой в списке стоит история, а я, укрывшись пледом и обняв подушку, буду внимать каждому слову, прочитанному им вслух.
На узкой тропинке, петляющей между порозовевшими сугробами, я ускоряю шаг. И в то же мгновение заваливаюсь назад под воздействием неведомой силы — кто-то тянет меня за капюшон. Чудом устояв на ногах, разворачиваюсь, и все внутри покрывается инеем — я в упор смотрю в забытое, но все еще знакомое лицо. Передо мной стоит лучшая подруга — повзрослевшая, похудевшая и странная.
— Привет, Солнышко! — раздается звонкий голос.
Кровь приливает к вискам, шумит в ушах, пульсирует в горле.
— Ви? Привет. Ты… здесь? — Я задыхаюсь и чуть не теряю сознание.
Она раскрывает объятия и с визгом бросается мне на шею.
Резкие, пахнущие полынью духи и неуловимый аромат персиков остались прежними, но остальное изменилось — наши объятия выходят напряженными, деревянными, фальшивыми.
— Еще ночью приехала! Я тебе сто раз звонила! — сообщает Ви, увлекая меня с проторенной дороги в неизвестность. — Пойдем в кафе? Я угощаю. Ну, рассказывай быстрее, как ты?! Что нового?
— Я… Я теперь работаю. Тетя Анжела очень кстати оставила твои парикмахерские принадлежности… — На ходу Ви удивленно разглядывает меня, на лице расцветает теплая улыбка. — Но я могу купить себе другие, а эти, если нужно, верну тебе. И вещи… я их тебе верну.
— Да забей! — смеется она. — Нашла тему для разговора! Слушай, ну ты молодец! А как на личном?
Мне страшно до тошноты, язык онемел, и я только пожимаю плечами:
— Ну…
— Ты стала еще симпатичнее, Солнышко! — Ви перебивает меня, возбужденно трясет за рукав, но тут же прячет руки в карманы. — Ну а я… должна перед тобой извиниться.
* * *
В тесном кафе, расположенном на первом этаже жилого дома, Ви сбрасывает с плеч светлую дубленку, вешает ее на крючок и с ухмылкой оценивает новый свитер и джинсы, что я впопыхах натянула с утра.
— Солнышко, ну что это такое! — тянет она и, покачав головой, идет в глубину темного зала. Продираясь сквозь сизый сигаретный дым, вьющийся под матовыми лампами, обреченно шагаю следом. Я пытаюсь спрятать как можно глубже живущее во мне тепло, сохранить его и сберечь, но страх уже пробрался под кожу — мне придется врать и изворачиваться, и из глупой затеи все равно ничего не выйдет.
Ви занимает свободный столик, я, гремя стулом, сажусь напротив и наблюдаю за тонкими пальцами — они прячутся в черной сумочке, вынимают из нее и кладут на салфетку пачку сигарет и блестящую зажигалку.
— Чего пялишься? Ну да, я курю теперь, — поясняет Ви.
— А мама…
— Не знает. Потому мы пришли сюда, а не ко мне домой. Хотя поверь, плевать на ее мнение. Мне послезавтра восемнадцать, не забыла?
— Конечно, я помню! — быстро заверяю я. — Так тетя Анжела тоже приехала?
— Ага. У нее здесь срочные дела, ну и я увязалась, не дотерпела до летних каникул. — Ви отвлекается на подошедшую официантку и делает заказ — раскрывает последнюю страницу меню, указывает пальцем на алкогольные коктейли и, захлопнув папку, пронзает меня горящим взглядом. — Я соскучилась, Солнышко. Ты даже не представляешь, насколько сильно!
— Я тоже… — Глаза бегают, плечи ссутулены, мерзкий ком вины перекрыл кислород и почти лишил меня дара речи.
Мы молчим. На столик один за другим опускаются два высоких стакана с торчащими из них трубочками и бумажными желтыми зонтиками.
— Солнышко, прости меня! — Ви отхлебывает жидкость ядовито-голубого цвета. — За то, что я написала тебе такое, за то, что исчезла, но… Пойми: я уехала за новой жизнью — мне нужны были новые увлечения и друзья, иначе я бы просто, ну… ты знаешь.
Я вздрагиваю, хватаю свой стакан, но не решаюсь сделать ни глотка светящегося неоном яда. Буквально на второй день нашей дружбы Ви с откровенностью, граничащей с безумием, спокойно рассказывала мне о своем способе протестовать против родительского развода: «Мама и отец слишком мирно расстались. Как же меня это бесит, Солнышко! Они не спросили моего мнения, просто разошлись, будто меня вообще не существует… Холодные и равнодушные придурки! Мне хотелось вытрясти из них душу! Но они не замечали. И тогда я вытащила из аптечки упаковку снотворного — если заинтересует, скажу название… И выпила. Всю пачку. Я теперь на учете в психушке. Серьезно. Привет! Я псих! — Она нервно рассмеялась. — Из-за этого меня гнобят в школе. Из-за этого меня никогда не примут на серьезную работу, не выдадут водительских прав. Я чуть не умерла, а они все равно развелись…»
— Сначала все шло хорошо. — Уже настоящая, реальная Ви горько улыбается. — Мне понравился город, папина квартира и универ. Мы сразу сдружились с
