для Леси этот день был ещё более бесконечным, чем для меня.
А наутро словно новая жизнь началась. Возможно, так и было. Мы перешли на новый этап, и наши отношения изменились. И дело было не в штампах, а в том, что мы открылись друг другу. Надо было сделать это раньше, запоздало понял я. Ведь Леся так же, как и Мариша, уже давно стала для меня кем-то большим. С того момента, как я решил связать с ней свою жизнь. Наверное, это случилось тогда, когда она грозно ткнула пальчиком в мою грудь и выгнала из своей квартиры. А может, и раньше. Какая теперь разница?
— Нет, ну все равно это так неожиданно, — протянула я, во все глаза глядя на Карину и аккуратно поглаживая свой уже огромный живот.
Правда, огромным он казался лишь мне. Все остальные только и говорили, какой же он у меня маленький и аккуратненький. И по всем нормативам он был действительно маленьким, меня даже три недели назад отправили на дополнительную фотометрию, боялись, что плод замер в своем развитии. Но нет, Саша длиной своих ручек, ножек, окружностью головы и животика соответствовал всем нормам, правда ближе к нижней границе, но все же.
Так вот, несмотря на то, что всем мой живот казался маленьким, мне было жутко неудобно. С Мариной такого не было — то ли дело было в подвижности малыша, который устраивал настоящие дискотеки, в отличие от старшей сестры, то ли в форме живота. Вот так и не верь бабулечкам после такого, когда я наглядно видела, что мой живот с мальчиком внутри имел совершенно другую форму, вытянуто-огуречную, как смеялась Карина, она тоже видела разницу. А я при каждом таком ее возгласе очень надеялась, что второго моего ребенка она не станет называть овощем. Все же морковочка — это как-то более мило, чем огуречик.
Да и привыкла я к Морковочке, так Маришу называл теперь и Глеб. Глеб…
Иногда, когда я забывалась, мне начинало казаться, что Мариша ему родная. Иначе как настолько сильно можно любить чужого ребенка? Вавилов никогда об этом не говорил, но все было написано у него на лице и читалось по его поступкам. Он окружил Маришку такой заботой и вниманием, что мне иной раз страшно становилось. Ведь она вырастет и полюбит его как папу, и что будет, когда она узнает, что он ее дядя?
— Да. Столько длительных «командировок», я должна была догадаться, — махнула ладонью Карина, прерывая мои размышления, которые ушли в непонятную сторону.
Смысл сейчас думать о том, что будет когда-то там? Ведь сейчас у нас с Вавиловым все было действительно хорошо. Мы с ним больше не разговаривали откровенно, но со дня свадьбы жили как самая настоящая семья. Спали в одной спальне, иногда вместе укладывали Маришу — теперь у неё была отдельная детская, — и даже на плановую прививку к терапевту мы ходили вместе. Что странно, Глеб, вообще хотел пойти один, мотивируя это тем, что мне не до того, а все документы все равно у него.
Если бы я не была в нем настолько уверена, то точно заподозрила бы, что с нашими документами что-то не так. Сильно уж мужчина сверкал на меня своими невозможными глазами.
— Разве она часто ездила в командировки? — вернулась я к разговору о Карининой маме.
— Какая ты невнимательная, Лесь. Я еще на твоей свадьбе поняла, что у нее с ее начальником какие-то странные отношения, — нахмурившись, произнесла подруга и начала нервно тереть столешницу пальцем.
— А разве она приходила на свадьбу с кем-то? Я думала, только с Кристиной.
— Правильно. Ее начальник был приглашенным Вавилова, какая-то там крутая шишка. Это мне и не нравится. — Подруга со стоном прикрыла глаза. — Где он — и где мама, — выдохнула девушка и еще злее проговорила: — А она собирается еще и Кристину к нему домой тащить.
— Настолько серьезно? — нахмурилась я, пытаясь вытащить из памяти информацию о частых командировках тети Насти.
Ничего не помнила. Поморщилась и потерла виски. Иногда я забывала действительно элементарные вещи. Сомнений не было, что это последствия травмы, и вся надежда была на более сильные препараты. Мы даже договорились с Глебом, что нашего сына я прокормлю всего шесть месяцев, после чего начну пить таблетки. Муж настаивал на том, чтобы я начала курс сразу после родов, но я решила, что полгода меньше, полгода больше ничего не решат, а потому не говорила ему о том, что часто из головы вылетают какие-то мелочи. Иначе он поднял бы панику, созвав консилиум лучших врачей.
— Я потому и переживаю. Не понимаю, чем она думает. У Кристины последний год в школе. Ей нужно готовиться к экзаменам и поступлению. А мама ее к старому пердуну в дом. — Подруга подорвалась с места и, тут же выдохнув, начала уже более приглушенно: — Прости, тебе сейчас не до того.
— Карин, ты забыла, что и твоей маме не двадцать. Сколько этому? Как там его? — Я захотела встать, чтобы поддержать Каришу, но низ живота начало тянуть, и я осталась на месте, приложив уже обе ладони к тому месту, где болело.
— Не смотри так на меня. Ему сорок три, я нашла в интернете.
— Кариш, так он даже младше твоей мамы, — рассмеялась я, — на целых два года.
— Это и странно. Такие, как этот Скольников, ищут моделей и тому подобное. Зачем ему моя мама?
— Ты слишком мнительная, — улыбнулась я и вдруг поняла, что что-то не так. Саша сильно кувыркнулся, и тут же словно кто-то щелкнул пузырьком жевательной жвачки, только у меня в животе, — Ох, — выдохнула я и ощутила, как намокли трусы, — Кариночка. — Нашла ладонь подруги на столе и вцепилась в нее. — Мне рано еще. Рано…
— Что с тобой? — Карина стала еще серьезнее и внимательно на меня посмотрела. — Только не говори, что ты… — Она тут же резко наклонилась, заглядывая под стол, и не могла не заметить, что я к этому моменту практически сидела в луже. — Тебе же еще две недели до родов!
— Две с половиной, Кариш, — простонала я, — Елизаветы Максимовны нет в городе, она только послезавтра прилетает. Кариш, мне нельзя рожать, — начала причитать я, —
