звонил?
Буквально собираю себя в кучу от нахлынувших мыслей, поправляю лямку рюкзака и направляюсь в сторону кабинета истории.
Но до кабинета так и не добираюсь, потому что чьи-то руки ловят на меня за талию и утаскивают в коридор с пожарной лестницей.
Дверь глухо хлопает, я разворачиваюсь и застываю на месте. Передо мною Макс.
Прошла пара недель, а он так изменился. Издалека я и не заметила. Волосы стали короче. Макс сменил прическу. Теперь его виски были коротко подстрижены, а на макушке лежали в хаотичном беспорядке. Он стал взрослее, мужественнее. Над губой и подбородке небольшая щетина, как будто пару дней не брился. Макс вечь в черном, а глаза голубые, как море.
Моя пропасть.
— Привет — здоровается и прочищает горло, разглядывая мое лицо.
— Привет — складываю руки на груди.
Макс нависает надо мной, пряча руки в карманах толстовки и нервно сглатывает.
— Мне нужно с тобой поговорить, все рассказать.
— Где бы был? — задаю мучавший меня все это время вопрос.
— С мамой. Она в клинике лежит.
— Что с ней?
Макс поджимает губы.
— Нервы — тяжело вздыхает и потирает лоб.
— Я волновалась за тебя, но потом Девлегаров мне все рассказал. Только ты на него не обижайся, я крепко его достала — пытаюсь улыбнуться, и Макс тоже.
Но потом он опять хмурится.
— Прости, Рита — подходит почти вплотную, отчего у меня сердце заходится. — Прости, что повел себя, как последний мудак. Я ведь не поверил Семину, но как вырулить из этой ситуации не знал. Мне нужно было во всем разобраться самому.
Смотрю на него жадно. Вдыхаю знакомый запах туалетной воды. Такой родной. Макс рядом, но почему то меня не покидает чувство, что уже не мой. Раньше у меня была надежда, что мы еще сможем простить друг друга и быть вместе. С момента нашей ссоры я этой надеждой жила.
А теперь вокруг такая безнадега, дыра, пустота.
Почему он не обнимет меня?
— Я тебя простила — стараюсь говорить спокойно, а сама уже в отчаянии. Хочется заорать на него, встряхнуть, чтобы сделал что-то. Я не хочу расставаться. — Это все?
Макс шарит по моему лицу, на миг застывает на губах, а затем возвращается к глазам.
— Я уезжаю в Кельн после выпуска.
Вот теперь то самое чувство, что двигало Таней, накрывает меня, как цунами.
— Ты же не хотел там учиться.
Макс взъерошивает короткие волосы на затылке и растерянно оглядывается.
— У отца оказались весомые аргументы.
— Я все поняла — перебиваю его дрогнувшим голосом, потому что никак не получается усмирить взбунтовавшийся ритм сердца.
Дергаю на себя тяжелую дверь, но Макс тут же толкает ее назад.
— Ничего ты не поняла — раздается возле уха.
Разворачиваюсь и натыкаюсь на его лицо близко-близко.
— Я люблю тебя — прижимаюсь к его губам и прикрываю глаза, чтобы запомнить. Отстраняюсь. Макс тянется за мной, но я прикрываю его губы своей ладонью. — И желаю тебе всего самого лучшего, правда.
Убегаю на урок, пытаясь справиться с потоком слез, что рвутся наружу.
Billie Eilish — When the party's over
Сегодня мне восемнадцать. Удивительный день. Так непривычно чувствовать себя полностью самостоятельной. Но как же это круто!
А еще мне с самого утра принесли цветы. Пионы. Розовые, пушистые, пахнут так, что закачаешься. Только записки никакой не было.
Лежим с Таней на кровати и поедаем китайскую стряпню под захватывающий сериал про расследователей катастроф.
Я уже с нового года живу в нашей с мамой квартире. Вынудила тетку не продлять договор с арендаторами. Поскольку сама собиралась сюда съехать, не вечно же мотаться по хостелам. На удивление, она брыкаться не стала. Видно, запомнила, что я сразу же в опеку пойду. А там с нее могли бы спросить по полной.
Теперь же я сама полноправная хозяйка этих квадратных метров. Поначалу было даже страшно оставаться здесь в полном одиночестве, а потом привыкла. После подработки на доставке еды я купила новые обои и с помощью Тани проделала незамысловатый косметический ремонт, чтобы воспоминания не цеплялись за меня. Так сразу стало легче, и страх ушел.
На прикроватной тумбочке с Таниной стороны пиликает телефон, информируя о новом сообщении.
Она открывает, и краем глаза я улавливаю иконку со Стафом.
— Господи, Таня, зачем ты до сих пор общаешься с ним?
После гнусного предательства Игнат свалил в Америку по программе обмена студентами, и до сих пор там ошивается. Они, типа, теперь дружат на расстоянии.
— Я тебе уже говорила, Рит — начинает злиться подруга. — Мне это нужно.
— Ага, чтобы под видом дружбы следить за ним. Но зачем?
— Потому что люблю, чтобы он ни сделал. Не могу отпустить. Ну, не выходит у меня — стонет подруга.
— Просто если бы ты прекратила эту пытку, смогла бы оглядеться вокруг и поняла, что на Игнате твоем свет клином не сошелся. Вокруг полно других парней, намного его достойней.
— Да уж — ухмыляется Таня, закатывая глаза. — Ты то сама этих парней замечаешь? Достойных. То и дело пялишься на Кетлера.
Вздыхаю. И правда. Как вообще я могу Тане что-либо высказывать, когда у самой полнейший зашквар.
После нашего последнего с Максом разговора на лестнице общение сошло на нет. Привет-ока. Все. Он теперь усиленно учится, даже забросил тренировки. Ходит к репетитору по немецкому и английскому. Такое ощущение, что у Кетлера каждый день расписан. Только вот улыбки искренней на его лице я больше не замечаю. Вечно хмурый ходит.
Когда вижу его таким, у меня сердце щемит от тоски. Надо же, как Макса отец прогнул, заставил от мечты отказаться, в свои хотелки поиграть. Бред просто. Ведь это его родной сын. Неужели отца совсем не интересует его счастье?
Все время о нем думаю. Нет, нет, да и вспыхнет что-то внутри, зажгется, разгоняя адреналин по крови, стоит уловить его пристальный взгляд. Иногда Макс смотрит на меня так, что отчаянием сквозит, и огни полыхают, а потом резко натянет безликую маску и отвернется.
В такие моменты ненавижу его, но все равно простила бы.
С утра Таня убегает в свою танцевальную студию на генеральный прогон. У нее отчетный концерт на носу. Она вообще решила и дальше свою жизнь с танцами связать. В театральный планирует поступать на хореографическое искусство. В
