Москву поедет.
Я же убегаю в лицей. ЕГЭ все ближе и ближе. Скоро выпускной, и завалили нас с учебой по самое не балуй. А мне еще приходится успевать брать смены доставки, чтобы хоть как-то себя прокормить. Мамины накопления трогать не хочу, они мне еще в институте пригодятся. Если поступлю, конечно. Иногда даже приходится выходить по ночам. Страшно, но делать нечего. Как говорят, хочешь жить, умей вертеться.
В раздевалке натыкаюсь на зажимающихся в углу Девлегарова и Морозову. Они теперь встречаются. А если точнее, наверное, просто спят вместе, потому что отношения у них те еще. Тим может нарычать на нее прилюдно, променять на друзей из команды, и вообще не очень-то заметно, чтобы хоть немного Морозовой дорожил. Зато та ходит, как павлин, голову вверх задрала, что под ногами не видит.
В последнее время я вообще Девлегарова не узнаю. Раньше он казался мне самым приличным из окружения Макса. А теперь наглый, злой, задиристый стал. С Таней у них сложился полный нейтралитет. Даже не смотрит в ее сторону, хотя раньше, как голодный зверь пялился.
Обидела она его сильно. Таня призналась, что после его драки с Игнатом, она звонила Тиму и все высказала. Наговорила, что ей противно было все эти годы ощущать на себе его внимание. Сказала, что он никогда ее не привлекал и даже бесил. И напоследок попросила больше никогда в ее жизнь не вмешиваться, потому что Тиму все равно ничего с ней не светит.
Больно.
Хлестко.
Вот Девлегаров и озлобился.
К девчонкам теперь, как второсортному сырью относится. Лишь бы свои потребности удовлетворить.
Вешаю парку с мешком для сменки на крючок и кошусь в их сторону. Тим стоит ко мне спиной, а Морозова свои клешни засунула в задние карманы на его джинсах. За задницу лапает.
Тут Дашка выглядывает на меня из-за его плеча и недовольно морщится.
— Фу, Томилина, свали уже.
— Снимите номер — бурчу себе под нос и выхожу из гардероба.
На урок Тим опаздывает минут на десять, но при этом в кабинет заходит так, точно он — король положения. И несмотря на то, что сразу же схлопочивает от Земфиры пару, двигается вразвалочку, не спеша следуя между рядами к своей парте, а у самого волосы взъерошены и верхние пуговицы на рубашке расстегнуты.
Мерзость, блин.
На уроке мы прорешиваем задачи, из прошлогодних тестов по ЕГЭ, а потом Земфира нас по привычке заваливает домашним заданием.
На перемене решаю сходить в буфет за булочкой, потому как позавтракать совсем не успела. Но не успеваю свернуть за угол в коридор, ведущей к столовой, как слышу разговор.
Голоса Земфиры и Кетлера.
Так и застываю на месте прислушиваясь.
— Максим, это такой шанс, пойми. Я не стала бы тебя уговаривать, если бы не была уверена в тебе на сто процентов. Ты — очень способный мальчик.
— Я же вам говорил, что мне это больше не интересно.
— Это ни тебе не интересно. Хочешь я сама поговорю с твоим отцом?
— Не надо ни с кем говорить, я сам так решил — в его голосе мелькает заметное раздражение.
— Господи, Максим, но у тебя же просто феноменальные способности. Я еще могу понять, как мальчика, как будущего мужчину, который отдал свое место понравившейся девочке, это я про отбор на олимпиаду. Но то что ты сейчас отказываешься от такого шанса… Лучший факультет физмата в стране, ты хоть это понимаешь?
— Слушайте, мне на урок пора.
Я, будто к полу приклеилась, ухватившись двумя руками за лямки рюкзака, когда из-за угла вывернул Кетлер. Он чуть не налетел на меня, потом резко затормозил, окинул колким взглядом, отчего захотелось сквозь землю провалиться, мотнул головой, поджимая губы, и пронесся мимо.
Решаю позже подойти к Земфире и поподробнее расспросить, о чем шла речь, а сейчас забив на буфет, потому что уже не успеваю, плетусь обратно на урок.
Как раз подоспела и Таня. Глаза горят. Сияет вся.
Сегодня разбираем Ахматову. Домашним заданием было выучить стихотворение. Полный швах. Выбрала самое отдаленное от любовной лирики, потому как эту тему сейчас совсем ворошить не хочется. Больно.
— Он возвращается в субботу — шепчет на ухо подруга, когда у доски вещает Аксенова. — Как раз к моему выступлению успеет.
Понимаю, речь о Стафиеве. Мельком оглядываюсь на Девлегарова и ловлю момент, когда тот впопыхах отводит глаза.
— Насовсем? — шепчу в ответ.
— Не говорит — тут же сникает.
Тем временем Аксенова заканчивает бормотать и садится на место.
— Так, Осипова, Томилина, кто из вас следующий? А то я смотрю, вы сегодня больно разговорчивые.
Можно? — в порыве Таня тянет руку. — Очень хочу стихотворение прочитать.
Блин, как будто, пилюль радости наглоталась.
Выходит к доске, расправляет воротник на черной блузе и, уставившись на стеллажи позади парт, громко отчеканивает:
Вечером
Звенела музыка в саду Таким невыразимым горем. Свежо и остро пахли морем На блюде устрицы во льду.
Он мне сказал: «Я верный друг!» И моего коснулся платья. Так не похожи на объятья Прикосновенья этих рук.
Так гладят кошек или птиц, Так на наездниц смотрят стройных… Лишь смех в глазах его спокойных Под легким золотом ресниц…
Смотрю на нее завороженно, на глаза, съедаемые болью, на их странный блеск. А в классе повисла тишина. Немая. Ни смешков, ни шепотков.
— Твою мать — раздается протяжный глухой возглас Девлегарова.
— Что, прости? — вежливо интересуется Таня, прерываясь.
— Не прощаю — резко выплевывает с долей сарказма. — Покороче не нашла что ли?
— Тимур, выйди из класса — ледяным тоном вмешивается учительница.
— Это почему? — ухмыляется, изображая идиота.
— Выйди, я сказала — повышает тон.
— Да, пожалуйста — заявляет тот.
Девлегаров с грохотом отодвигает стул, сгребает вещи в рюкзак и ленивой походкой топает к выходу, по пути задевая Таню плечом, как бы случайно, а затем с размаха хлопает дверью.
Таня жмурится от резкого звука, а затем продолжает:
А скорбных скрипок голоса Поют за стелющимся дымом: «Благослови же небеса — Ты в первый раз одна с любимым».
Она заканчивает, и бегло осматривает класс. Учительница тяжело вздыхает, перекладывая ручку из одной ладони в другую
— Ладно, Осипова, я хоть и просила постараться без любовной лирики, но все же ты прочитала очень хорошо. Пять.
Таня довольно морщит нос и садится на место.
Инцидент с Тимом она предпочитает не обсуждать. А
