автомобиля. Я был так поглощен его мазками, что чуть не пропустил, как в кармане завибрировал телефон.
На экране высветилось имя Женевьевы. Было только два часа дня.
— Привет, — ответил я, выходя из кабинки.
— Не мог бы ты зайти за мной? Я неважно себя чувствую.
— Буду там в пять. — Я направился к двери офиса, не теряя ни секунды на то, чтобы нажать на кнопку. Из-за снега и низких температур мы выключили отопление в цехе и держали двери отсека закрытыми, открывая их только для того, чтобы затащить машину внутрь или отъехать назад.
— Что случилось? — спросила Пресли со своего стола.
— Мне нужно забрать Женевьеву.
— Все в порядке?
— Она болеет. — И мне не следовало позволять ей уходить сегодня утром.
Я распахнул дверь и вышел на холод, бегом направившись к своему грузовику. Снег вернулся. Ветер усилился, превращая хлопья в миниатюрные ледяные кинжалы, которые впивались мне в щеки, когда я забирался в грузовик.
Улицы были более скользкими, чем утром. Я слишком быстро вошел в поворот, и мой пикап повернулся. Я немного сбавил газ, хотя все, чего я хотел, — это побыстрее добраться до фирмы. Я припарковался на улице и, оставив двигатель включенным, поспешил внутрь.
Женевьева прислонилась к стойке администратора. Ее лицо было бледным, глаза красными. Она носила свою сумочку так, словно она весила пятьдесят фунтов.
— Я возьму ее. — Я снял сумочку с ее плеча и перекинул ее через свое.
— Скорейшего выздоровления, — сказала Женевьеве секретарша, осматривая меня. Я еще не заходил в их офис.
— Спасибо, Гейл, — пробормотала Женевьева. — Увидимся завтра.
— Нет, не увидитесь, — поправил я. Она будет долго отсыпаться и завтра останется в постели. Она была так слаба, что едва могла поднять ноги. Я прижал руку к ее лбу. — Ты горячая.
Она слегка улыбнулась. — Поэтому ты проверял меня сегодня утром?
— Пойдем. — Я открыл для нее дверь, выпроваживая ее наружу.
— Брр. Как прохладно. — Она дрожала. — Ты не достанешь мои ключи из сумочки?
— Я поведу.
Как я и должен был сделать сегодня утром. Она никак не могла сесть за руль на этих дорогах и с ее болезнью. Я подвел ее к грузовику и открыл дверь, чтобы помочь ей забраться внутрь.
Как только я закрыл ее внутри, мой желудок упал.
Черт, я не мог этого сделать. Как я должен был это сделать?
У тебя нет выбора.
Женевьева должна была вернуться домой. И я точно не мог позвонить кому-то, чтобы он приехал и помог. Сколько бы вопросов это вызвало? Почему я не могу отвезти жену с работы, когда она больна?
Я проглотил желчь, поднявшуюся в горле, и втянул кислород, прогоняя панику. Затем я обошел грузовик по одному шагу за раз и забрался внутрь, сосредоточившись на каждом отдельном действии.
Я закрыл дверь. Я пристегнул ремень безопасности. Я хотел повернуть ключ зажигания, но вспомнил, что грузовик уже заведен. Я поставил ногу на тормоз. Я переключился на передачу.
Шаг за шагом.
Я сосредоточился на вождении. И ни разу не взглянул на Женевьеву. Когда она переключилась, я заблокировал движение краем глаза. Я следил за дорогой. Я держал обе руки на рулевом колесе.
И у единственного знака Стоп по дороге домой я сидел, проверяя, что происходит слева и справа, затем справа и слева, чтобы убедиться, что никто не проскочит перекресток.
Наконец, когда мы въехали на парковку и я занял ее место у офиса, я вздохнул. Я моргнул. Я оторвал пальцы от руля и заглушил машину. Потом, только потом, я посмотрел на Женевьеву, которая прислонилась к двери, почти заснув.
— Почему тебе было трудно? — прошептала она.
Потому что ты — это ты.
Она была важной. Она была особенной и драгоценной.
И у меня была сила уничтожить ее.
Я избежал ответа, сбежав в пронизывающий холод. Я обогнул капот и открыл ее дверь, поймав ее, когда она чуть не вывалилась наружу. — Вау.
— Извини. У меня немного закружилась голова. — Она покачнулась, когда встала на ноги. Она никак не могла подняться по лестнице.
Я подхватил ее и обнял. — Я держу тебя.
— Я могу идти.
— Лгунья, — поддразнил я.
Она опустила лоб на мое плечо. — Я ненавижу это.
— Быть больной? — спросил я, дергая подбородком, когда увидел Пресли в окне офиса.
— Нет. Быть лгуньей.
— Я пошутил, куколка.
— Я знаю. Но это все равно правда.
На верху лестницы мне пришлось опустить ее, чтобы достать ключи из кармана и открыть дверь, потом я снова поднял ее на руки.
Я позволил всем оговоркам вылететь в окно, когда нес ее к кровати. Я усадил ее на край и встал на колени, чтобы расстегнуть молнию на ее сапогах. Я помог ей вылезти из юбки и влезть в мои треники. Я стянул ее свитер через голову, оставив лифчик на ней, взял футболку из шкафа и натянул на ее волосы.
— Я собираюсь пойти и принести тебе лекарства. — Я откинул одеяло и провел ее под него.
— В ванной есть NyQuil. — Она прижалась к подушке, на которой я спал прошлой ночью. — Под раковиной. Он, наверное, просрочен, но сойдет.
Я засуетился, чтобы найти его. Срок годности был просрочен на месяц, но это было лучше, чем ничего. Я вернулся и помог ей сесть, чтобы сделать глоток.
— Блех. — Она высунула язык. — Воды.
— Давай. — Я принес ей стакан и помог выпить. — Что еще?
— Ты ляжешь со мной? — Ее глаза были закрыты. Она отключилась бы через несколько минут.
— Конечно. — Я скинул ботинки и стянул с себя толстовку. От нее пахло металлом из гаража и ветром снаружи. Затем я лег поверх одеяла, когда она зарылась под него.
— Спасибо, что приехал за мной.
— Без проблем.
— Надеюсь, ты тоже не заболеешь. Я, наверное, заразная.
— Я буду в порядке. — Я заправил прядь волос ей за ухо. — Спи.
Она кивнула. — Я рада, что мы друзья.
— Я тоже. А теперь спи.
— Ты мой лучший друг. — Она говорила с закрытыми глазами, почти как во сне. Она определенно бредила от жара. — У меня не было лучшей подруги с пятого класса. Ее звали Мэнди. У нас были ожерелья из латунных сердец. Знаешь, когда у одного человека половина сердца, а у другого — другая половина.
— Да. А теперь спи.
— Кто твой лучший друг? — болтала она.
— Ты, — признался. Может быть, если я отвечу на ее поток безумных вопросов, она заснет.
— Нет, до меня.
— Кейн.
— Твой брат не считается. Он член семьи. Иначе я бы сказала мама. Кто еще?
Я сглотнул. Правда повлекла
