не уедете? – спрашиваю я.
Он качает головой:
– Сначала дождемся врача, он будет минут через пятнадцать.
Пока меня кидает из крайности в крайность, от агрессии к панике, Саша, все еще сидя на заднем сидении машины Борзова, надиктовывает голосовые. Видимо, это для начальника безопасности, который ждет там на месте происшествия машину ГИБДД или кто там должен приехать… Слыша скупые описания событий, я понимаю, что меня мутит. Перед глазами сама собой возникает круговерть, предшествовавшая потере сознания.
Я смотрю на Сашу, его криво заклеенный Борзовым лоб, и на меня накатывает страх. Мощный древний страх потери. Осознание, что Марич мог погибнуть. И я бы осталась одна. Без него. И уже не нужно было бы ломать голову, как он ко мне относится…
И следом отравляет осознание мысль, что это случилось бы по моей вине.
Из-за меня.
Как там в фильмах про войну это называют? Сопутствующие потери?
Когда Борзов приводит врача, я уже так себя накручиваю, что меня осматривают первой, хотя я настаиваю, чтобы сначала занялись Сашей. Даже предлагают мне успокоительный укол, но я отказываюсь.
Хватит, я почти неделю то на одних препаратах, то на других.
Дядька в зеленой робе вполне уверенно, говорит, что Саше ничего не угрожает, я, как животное, реагирую скорее на интонации, чем на слова, и немного прихожу в себя, но ровно до того момента, пока не начинают вытаскивать стекло из Сашиной груди.
Осколок оказывается значительно крупнее, чем выглядело на первый взгляд.
– Так, я думаю, вам лучше выйти, – хмурится врач, когда я покачиваюсь от вида окровавленного обломка. – Не съем я вашего мужа. А вы сейчас в обморок упадете и голову расшибете.
Борзов делает попытку меня вывести из кухни, на которой мы расположились, притащив сюда массажную кушетку матери, но я отталкиваю его руку. Придвигаю к Саше стул и падаю на него. Смотреть я не могу, но мне нужно знать, что он живой, дышит.
Я понимаю, что из-за моего присутствия, Маричу приходится сдерживаться. Мужской инстинкт сохранять лицо и все такое… Но я не могу заставить себя уйти.
Через час, когда все вынуто, обработано, зашито и обколото, дяденька предупреждает:
– Алкоголь нельзя, пока антибиотики колете, если будет невмоготу, оставляю обезболивающее. Не танцевать, резких движений не делать, завтра на осмотр. Вам повезло, что грудная мускулатура такая мощная, а осколок воткнулся под острым углом. Не играем в героев! Если температура будет держаться и утром, не тянем, сразу едем в больницу.
Все это время у Саши разрывается телефон. То звонки, то сообщения.
И сейчас он первым делом тянется к мобильнику.
– Дмитрий Валентинович? Марич. Сегодня в сводках будет ДТП по дороге на Южное. Это имеет прямое отношение к вашему делу. В машине были Суворова Анастасия Дмитриевна и я. Авария не случайность. Да. Хорошо. Завтра. Жду информацию.
Положив трубку, он поясняет ничего не понимающей мне:
– Вальцов. Следак по твоему делу. Он, конечно, бесится, что ему не дали до сих пор с тобой поговорить, но так и у тебя появилось, что сказать, только что. Завтра навестим Дмитрия Валентиновича.
– А осмотр? – торможу я.
– После осмотра и заедем, – терпеливо отвечает Саша на мой дурацкий вопрос.
До меня внезапно доходит, что поминки уже начались. Ответственность требует, чтобы я позвонила и предупредила, что меня не будет, но Марич останавливает меня:
– Не надо. Посмотрим на поведение твоей родни. Пока непохоже, чтобы они тебя искали. Даже для вида не звонят спросить, где ты, почему опаздываешь. Там сейчас крутится человек Макса. Подождем.
Наверное, он прав. У меня мозги вообще не соображают.
Чтобы хоть как-то сохранить себя в здравом уме, я переключаюсь на понятные бытовые вопросы:
– Тебе надо переодеться и смыть кровь… Я сейчас найду, что-нибудь….
– В багажнике… А черт, – морщится Марич.
Да, багажник вместе с машиной остались в кювете.
Я провожаю Сашу в гостевую комнату. Ему не требуется моя помощь в передвижениях, но мне страшно выпустить его из поля зрения, а Саша не возражает против моего присутствия.
Усадив его на бортик ванной, я снимаю с него испорченную рубашку и, достав аптечку, дрожащими руками понемногу стираю кровь свернутой в тампон и обернутой в бинт ватой.
Саша молчит, следит за моими движениями.
– Больно? – спрашиваю я, хотя и так догадываюсь, что больно.
– Да, – спокойно отвечает он, и у меня все сжимается, но я благодарна, что он не приукрашивает. Не лжет.
Сегодня ночью я прижималась губами здесь над сердцем, а сейчас тут рваная рана. Осторожно забираюсь все выше. В раковине уже куча окровавленной ваты. Аккуратно убираю разводы с лица, страшась поднять глаза. Меня поедает изнутри факт того, что если бы не я, Саша бы не пострадал.
На глазах закипают злые слезы.
Мне и за себя страшно, я не знаю, куда бежать и что делать, но если из-за меня кто-то погибнет, я себе не прощу. Не вывезу эту ответственность.
Я так погружаюсь в эти тягостные мысли, что вздрагиваю, когда Саша кладет свою ладонь на мою кисть, прижимая ее к щеке. Я вскидываю взгляд и тут же его отвожу.
– Настя, посмотри на меня, – тихо просит Саша.
Усилием воли заставляю себя посмотреть ему в глаза.
– Ты не виновата, хорошо? Все обошлось. Никто не пострадал.
– Ты это, – указываю я на повязку через его грудь, – называешь не пострадал?
Мерзкая истеричная нотка все-таки проскальзывает, и я делаю глубокий вдох. Еще не хватает скатиться в безобразную истерику. Наистерилась уже.
– Насть, бывало и хуже, – обыденно произносит Саша, и я в ужасе распахиваю глаза. – От этого через несколько месяцев останется только шрам. Мы живы. Все хорошо.
Я робко поглаживаю кончиками пальцев еще неколючую щеку.
– От меня одни проблемы. Один вред. Даже приемная мать не смогла воспользоваться тем, на что рассчитывала... Настоящая отказалась. Никому не нужная. Лучше бы мне не родиться... – шепчу я.
– Ты нужна мне, Насть. Этого более чем достаточно.
– Ты нужна мне, Насть. Этого более чем достаточно.
Я отвожу глаза.
– Не веришь? Я так и думал, – в голосе Саши нет упрека.
– Я… спасибо тебе… но не нужно… – мне тяжело даются слова.
– Считаешь, я просто тебя утешаю? – он не позволяет мне забрать у него свою руку.
–
