С улыбкой на лице и надеждой, что я не всё испортил, я принял душ и отправился в офис, чтобы доделать кое-какую работу. Временами мои мысли возвращались к прошлой ночи, но я старался выбросить это из головы.
Каждый раз, когда «Вуайерист» прокрадывался в мои мысли, это вызывало целую череду эмоций, которых я не хотел. Вместо того, чтобы моя грудь расширялась, она сдавливалась, и мне становилось трудно дышать. Моя кожа горела, но не от желания. Моё сердце заколотилось в груди, а дыхание участилось, но не потому, что я был возбуждён.
Нет, если бы я поддался этим эмоциям, это стало бы повторением прошлой ночи.
Я много лет упорно трудился, чтобы вернуть утраченный контроль. После того, как все судебные дела были завершены и опечатаны, все остальные смогли двигаться дальше. И всё же я продолжал двигаться по спирали. Пятнадцать и шестнадцать лет были для меня самыми страшными, поскольку я узнал, как алкоголь может заставить меня забыть, как травка облегчает боль. Как вымещение моего гнева на ком-то другом уменьшало стеснение в груди. Я терпел крушение и сгорал, пока моим родителям это не надоело, и они не отправили меня обратно на терапию, где я провёл следующие два года, обретая свой контроль.
И всё же я снова скатывался назад. Визуализируя возможности, как Оклин работала, и мучая себя.
Я знал, что это нелогично. Я видел её выступления каждый вечер, я бывал там раньше, и у неё ни разу не было экстремального выступления. Редко что-либо, кроме сольного выступления. Но, возможно, это было только в те ночи, когда я видел её. Я провёл рукой по лицу и потряс головой, пытаясь прояснить мысли.
Из моих размышлений меня вырвал звонок телефона. Я подскочил на кресле, взволнованный возможностью услышать Оклин на другом конце телефона.
— Алло?
— Привет, Кэл. — Моё волнение поутихло, когда я услышал, как мама приветствует меня на другом конце провода. — Как ты? Надеюсь, я не помешала твоим захватывающим планам.
— Прости, мам. Типичная весёлая субботняя проверка контрольных работ.
— Тебе нужно чаще бывать на людях. Путешествовать.
— На двухдневные выходные? Это уже перебор, — проговорил я, смеясь, но мой смех оборвался, когда она прочистила горло и заколебалась.
— Ты мог бы, — она сделала паузу, вероятно, сглотнув, как делала всегда, когда нервничала, прежде чем что-то сказать. — Ты мог бы, возможно, спланировать поездку домой.
При слове «дом» у меня в ушах зазвенело.
— Зачем? — я спросил так тихо, что подумал, услышит ли она меня.
Ещё одна пауза, но я не мог найти слов, чтобы заполнить её.
— Сара выходит замуж. Они хотели, чтобы ты приехал.
— Нет.
Это слово вырвалось без раздумий. Просто сорвалось с моих губ, сопровождаемое немедленной реакцией, которую я испытывал при мысли о том, чтобы приблизиться к ним.
Сара была его сестрой, и я максимально дистанцировался от этой семьи. Они чувствовали себя ужасно. Понятия не имели, что происходит, и рассыпались в извинениях, болтая о семье и прочей ерунде, которую я был слишком зол, чтобы слушать. Даже после его смерти я всё ещё не мог заставить себя воссоединиться с ними.
После того, как всё это случилось, у моего отца тоже было слишком много напряжения, чтобы поддерживать такие же близкие отношения со своей сестрой. Каким-то образом они поддерживали достаточный контакт, чтобы в конечном итоге преодолеть свой разрыв. Просто не рядом со мной. К тому моменту мой стыд и боль превратились в ярость и озлобленность, жившие самостоятельной жизнью. Возможно, сейчас я всё ещё был в беспорядке, но всё было лучше, чем тринадцать лет назад.
— Прости, мам. Просто не могу.
— Никогда не извиняйся передо мной. Ты им ничего не должен. Думаю, Сара просто достигла той точки в своей жизни, когда пытается восстановить связи. Взросление и влюблённость делают с тобой такие вещи.
— Я пришлю открытку.
— Хорошо, Кэллум. Уверена, она это оценит, — мама тяжело выдохнула. — Ну, я просто хотела позвонить, узнать, как у тебя дела, и сообщить новости. Не буду отрывать тебя от твоей бурной жизни.
— Очень смешно, мам. Передавай папе привет от меня.
— Будет сделано. Сегодня вечером мы собираемся провести кулинарный мастер-класс для пары. Он так взволнован.
Моя грудь сотрясалась от смеха. Мой папа ненавидел готовить, но ради мамы сделает всё, что угодно. Он был близок к выходу на пенсию, и моя мама пользовалась этим в полной мере, чтобы ходить с ним на столько свиданий, сколько могла. Он ворчал по этому поводу большую часть времени, но ему это нравилось, потому что нравилось ей. Это была любовь, к которой стремится бы каждый.
— Что ж, повеселитесь сегодня вечером. Люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю, малыш.
Я нажал кнопку отбоя и положил телефон в одну линию со степлером.
Закрыв глаза, я глубоко вдохнул через нос, задержал дыхание на пять секунд, затем медленно выдохнул через сжатые губы. А после я делал это снова, пока не почувствовал, что контролирую своё тело. Я ненавидел, что мне всё ещё нужны дыхательные упражнения после всего случившегося. Ненавидел, что упоминание о члене семьи может заставить меня в них нуждаться.
Затем я начал следить за своим телом, за тем, как моё сердце бьётся в нормальном темпе и не причиняет мне боли при каждом ударе. Я не тёр кожу, отчаянно нуждаясь в душе после телефонного звонка. Я не отходил от стола, делая большие глотки бурбона прямо из бутылки.
Я закрыл глаза и снова вдохнул, чувствуя себя более сосредоточенным, когда представил лицо Оклина за своими веками.
Она была единственным, что отличалось от моего последнего дня рождения, когда я получил открытку от его семьи и провёл неделю, запершись в своей спальне, напиваясь, пока не терял сознание, а затем всё повторялось. Она что-то изменила во мне. Как будто, возможно, туда, где были только тьма и сомнения, просочился луч света, напоминая мне, что я ещё жив. Чтобы я пока не сдавался. Она дала мне надежду и заставила меня захотеть приложить больше усилий ради обещанного будущего.
Я смеялся над сопоставлением чувств, которые Оклин дарила мне. Она успокаивала меня и сосредотачивала, но также раздвигала границы моего контроля. Две эмоции переплелись внутри, и я не знал, что с ними делать. Всё, что я знал, это то, что я не был готов ни от чего отказываться. Ни от моего контроля и определённо ни от неё.
Возможно, я бы сделал следующий шаг и задумался о свадьбе. Если я продолжу совершенствоваться, возможно, это не окажется такой уж трудной задачей. И если рядом со мной будет Оклин, я смог бы завоевать весь мир.
Зазвонил телефон, и я резко открыл глаза, чтобы увидеть, кто это.
О: Хочешь увидеться сегодня вечером?
Я расхохотался и немедленно ответил. У меня болят щёки от такой напряжённой улыбки, я счастлив получить от неё весточку так скоро. Я отправил короткое ответное сообщение, пригласив её зайти ко мне, пообещав ужин, а затем приступил к работе.
***
— Это восхитительно, — сказала Оклин, пережёвывая кусочек пасты.
Она была напряжена, когда я открыл дверь, но я притянул её в свои объятия и шептал свои извинения вверх и вниз по её шее, пока она не рассмеялась и не потребовала, чтобы я поставил её на пол. Вот так просто, она улыбнулась мне своими золотистыми глазами, без затяжной обиды или вопросов. Она выглядела такой же взволнованной, нашей встречей, как и я был рад её присутствию.
— Спасибо. Я трудился над ней весь день.
Она приподняла бровь и ухмыльнулась мне.
— И ты всегда подаёшь свои свежеприготовленные блюда в алюминиевых контейнерах с надписью: «Итальянская кухня Лючии» на них?
— Постоянно, — ответил я с каменным лицом, прежде чем, наконец, рассмеяться. — Что могу сказать, я не самый лучший повар, и здесь только я. Не нужно быть профи в приготовлении сложных обедов.
— Кэллум, это спагетти. Возможно, это не такое изысканное блюдо, как ты думаешь.
— Эй, тут есть немного спаржи.
