как мужики гадали, какова ты в постели. Мне понравилось, что именно мне это известно. Я помню, как ты стонала подо мной и умоляла в тебя войти. Я знаю, насколько ты горячая и ненасытная. Я уже был в тебе, и я не собираюсь от этого отказываться.
— Вообще-то, по договору у нас равные права. И я с тобой сексом заниматься не хочу.
— Плевать я хотел на договор. Не хочешь сейчас, захочешь, когда я задеру тебе подол. Мы же уже это проверяли. Даже прелюдия не понадобилась.
— Тимур…
— Я буду с тобой спать все время, пока ты являешься моей женой. Советую смириться. Я буду трахать тебя столько сколько захочу, во всех позах, в любое время суток и в местах, где мне придет это в голову. Время снимать белый наряд, потому что то, что я хочу с тобой сделать, очень далеко от невинности.
— Ничего я не буду снимать, если не уйдешь ты, то уйду я, — вскакиваю я из кресла, намереваясь сбежать, но Тимур перехватывает меня и закидывает на плечо.
— Ну ничего, значит, пусть платьице покраснеет от стыда за твое поведение.
Он сбрасывает меня на постель и фиксирует у меня над головой обе мои руки, одной своей, совершенно не напрягаясь. Вторая рука ныряет мне в вырез платья.
— Как хорошо, дорогая, что ты не любишь лишнее белье, — одобряет Тимур, пощипывая сосок.
— Я буду кричать, — предупреждаю я, но в моем голосе не хватает уверенности, потому что, оставив грудь в покое, чертов муж задирает и без того недлинный подол, и его ладонь безошибочно ложится между ног.
— Конечно, будешь! — он отодвигает край трусиков и поглаживает губки, которые к моему стыду уже довольно скользкие.
— Я тебя ненавижу, — выдыхаю я, когда он проникает пальцами на всю глубину.
— Я тебя тоже, дорогая.
Сказать, что я зла — не сказать ничего. Провернуть второй раз то же, что и в отеле, я Тимуру не позволю.
Да, я его хочу. Но это физиология и только. Мое тело знает, к чему все идет, и что в конце будет приятно, поэтому подстраивается под ситуацию.
Но я не животное!
Крамер продолжает меня ласкать, а я накручиваю себя, вспоминая все нанесенные мне обиды, начиная с самой первой встречи.
Не позволю использовать себя как надувную куклу!
— Я понимаю, что тебе плевать на все, в том числе и на мои чувства, — цежу я сквозь зубы. — Тебя волнует только то, что у меня между ног, и как с помощью этого доказать, что ты сильнее, и все будет по-твоему. Ты можешь заставить меня стонать, ты можешь меня трахнуть, тебе же все равно, что я перестану относиться к тебе как к мужчине. Но если ты это сделаешь, даже на обычное человеческое общение можешь не рассчитывать. Я отравлю твою жизнь. Поверь, я сумею.
Тимур зло смотрит мне в глаза:
— Да ты задолбала носиться со своими чувствами! Только они и имеют значение, да? Только твои чувства! — прекратив свои домогательства, Крамер встает с кровати. — Если б ты еще их хорошо понимала, эти самые чувства. Ты вдолбила себе в голову одно, на лице у тебя другое, а под юбкой третье. Как тебя раздирает, Линда. Тяжело, наверно, так осознанно осложнять жизнь себе и людям вокруг?
Он выговаривает мне, видимо, давно накопившееся. Алкоголь развязал ему язык, потому что я не представляла даже, что он так зол. Он отчитывает меня не в первый раз, но именно сейчас эмоциональные грузинские корни прорываются наружу. До этого момента, Крамер казался мне холодной бизнес-машиной.
— Тебе надо, чтоб я, как домашняя болонка, заглядывал тебе в глаза и выклянчивал немного тепла? Или прощения? Или внимания? Есть вещи, на которые мне плевать. А есть те, на которые нет. А тебе плевать на все кроме твоих драгоценных чувств. Попала вожжа под хвост, и все, трава не расти, ты будешь воротить нос.
— Думай, что хочешь.
— Спасибо, что разрешила, — язвит он. — Оставайся при своих чувствах. Одна. Пусть они тебе и греют постель, и сердце, если оно у тебя есть. Соответствовать твоим высоким требованиям у меня не получается.
Тимур разворачивается и уходит к себе в спальню. Дверь за ним захлопывается с таким грохотом, что он еще долго стоит в ушах, напоминая стук крышки гроба для нашего брака.
Горло сковывает болезненный спазм. Я не могу проглотить ядовитый ком. Обида жжет изнутри. Как он все повернул: кругом я сама во всем виновата, и его, несчастного, несправедливо игнорю.
Зарываюсь лицом в подушку, чтобы Крамер не услышал, как я реву. Слезы катятся, даже когда я лежу, уже не сотрясаясь от рыданий, когда встаю и стаскиваю платье, и даже когда мокну под душем.
Потом, все еще всхлипывая, долго ворочаюсь в постели, под затихающие звуки вечеринки, доносящиеся с первого этажа, и голосов разъезжающихся гостей, слышных со двора.
Так я и засыпаю в слезах.
Проснувшись, я долго разглядываю опухшее лицо в зеркале. М-да, брачная ночь должна оставлять не такие следы. Но как это ни странно, я чувствую облегчение: видимо, наревелась вдоволь, чего не позволяла себе давно. Так я не плакала, наверно, класса со второго. Даже на маминых похоронах я себя сдерживала, сейчас уже и не понимаю зачем.
Спустившись на кухню, застаю там Крамера. Не знаю, чего ожидать от него после вчерашнего обмена любезностями. Не обращая на меня внимания, он продолжает свой поздний завтрак. Тимур явно не собирается со мной разговаривать, но в кофеварке на подогреве порция кофе для меня. Варил на двоих. Демонстративно готовить себе другой кофе как-то чересчур, будто для меня это имеет значение. На столе набор закусок, оставшихся после вчерашней вечеринки, которыми теперь забит холодильник.
Мне хочется и сбежать из кухни, потому что находиться рядом с ним для меня сложно, и остаться, показывая, что Тимур для меня пустое место.
Выбираю второй вариант. Если ему не все равно, то я хочу, чтобы ему тоже было не по себе. Может, передумает жить со мной в одном доме.
Сажусь напротив, но кусок в горло не лезет.
— Подай соль, пожалуйста, — равнодушно просит Крамер, не поднимая на меня глаз. Я двигаю к нему соль, и опять воцаряется молчание.
Он читает, что-то в своем телефоне, а я из-под ресниц пялюсь на его макушку.
Вот он, тот брак, который я себе представляла, когда соглашалась на участие в этом дурдоме. Так чего же мне нравится? Неужели я действительно
