на секунду размыкает наши губы, глядя на меня бешено, жадно, переводит взгляд на лестницу за моей спиной и едва заметным движением подбородка безмолвно указывает, что делать дальше.
Как взмываю наверх, не помню. Только звук его тяжелых шагов за спиной. Низом живота проходится череда болезненно-острых спазмов. Господи… Весна на меня так действует, что ли? Или ревность? С губером он, видите ли, встречался… С губером. Я буду дурой, если поверю, да? Или, напротив, я дура, потому что в нем сомневаюсь?
– Готовая уже вся, Вер. Смотри, как течешь… – хрипит Меринов, проникая пальцами между ног. – Ревность, что ли, на так тебя действует? – шепчет на ушко, задевая языком края раковины и заставляя ежиться.
– Ну не одному же тебе меня к Костику ревновать, – выдавливаю, всхлипывая на каждом слове. И уж не знаю, какого эффекта я ожидала добиться своими словами, но точно не того, который за ними следует.
– Ревность тут ни при чем, Вер, – поясняет Меринов, поворачивая к себе лицом. – Он может быть опасен. Вам лучше не видеться, пока все не разрешится.
– Но как же? А если он захочет встретиться с Юлькой? – не без труда ловлю ускользающую нить разговора.
– Только под присмотром, Вер. Никакой самодеятельности, слышишь?
Зачарованно глядя в темные глаза Ефрема, киваю. Уж не знаю, что там у него за расследование, но в том, что касается Рожкова, Меринов явно перегибает палку. Ревность – такая штука, я и сама сегодня чуть было не наломала дров.
– Точно? – шепчет, потирая сосок подушечкой большого пальца.
– Абсолютно. Сделаю все, как ты говоришь.
Тешу его эго, да. Знаю, что он очень любит, когда беспрекословно ему подчиняюсь. Но это не означает, что в реальности так и есть. Не стоит забывать, что мужик – это голова, а женщина – шея.
– Умница, – говорит, спрятав от меня взгляд под отяжелевшими веками. – Как будто больше бы стали, Вер?
Перевожу растерянный взгляд на грудь, которую Меринов ласкает, спустив на плечо тонкую лямку ночнушки.
– Куда больше-то? – сиплю.
– Месячные когда? Может, из-за этого?
Мурчу что-то невнятное. Это так приятно, что собрать мысли в кучу нет никакой возможности. Глаза стекленеют, губы распахиваются… Меринов приподнимает в ладони одну грудь, подносит к губам. Другой сосок пропускает между пальцев и с силой оттягивает. Все жду, что между нами остынет. Но с каждым разом все как будто только острее. Хочу его так, как никого и никогда еще не хотела.
– Начнутся, попку распечатаем, да?
Начнутся, начнутся… Пристал!
Извернувшись, толкаю Ефрема к кровати. Понимаю, что мне бы вряд ли понравилось, если бы в обычной жизни он был таким же болтливым, как в постели. Все же я успела привыкнуть к его молчаливости. Слова обрели совершенно иную ценность. Но в постели… Боже. Это заводит.
– Ты пробовал уже… с кем-нибудь?
– Нет, – даже секунды не берет на то, чтобы подумать. – Говорю же, до тебя мне ничего эдакого не хотелось.
– Похоже, я на тебя плохо влияю, – смеюсь, но смех тут же превращается в стон. Ефрем тянет меня на себя. Падаю на него сверху, не успев сгруппироваться. Грудь подскакивает и сплющивается об его торс. Волоски царапают мучительно напряженные вершинки. Я устраиваюсь поудобнее, опираюсь на руку. Грудь мягко колышется у губ Ефрема, и, естественно, он быстро находит применение такому положению. А доведя меня губами до исступления, зачем-то подталкивает выше. Послушно перебираю коленями… Еще выше!
– Нет, ну ты чего? – смущаюсь я.
– Давай… На язык, Вер.
Как же меня трясет! Как же заводит вид, и… Да вообще все. Ефрем всасывает клитор, и я кричу, тут же огребая звонкий шлепок по заднице.
– Дети! – рычит Меринов, а потом как-то ловко, едва ли не в одно касание поворачивает меня на сто восемьдесят градусов и ведет бедрами: – Будет вместо кляпа тебе, – поясняет с хриплым смешком.
Мы в классической «шестьдесят девять». И это… Это… Мамочки! Обхватываю рукой его покачивающийся ствол, размазываю смазку по головке и беру так глубоко, как могу. Ощущаю, что он тоже возвращается к ласкам. Помогает себе носом и пальцами, и… Это так сладко. Это невозможно, нестерпимо прекрасно. Меня медленно забирает… Не сорвать ритм, когда у тебя оргазм, задача практически непосильная, но я как-то справляюсь. Извиваясь на его лице, я все же держу заданный темп. И даже немного ускоряюсь, когда его головка раздувается и начинает слегка подрагивать, сигнализируя о скором приближении финиша. О, да… Да-да-да… Нас синхронно выбрасывает за границы реальности, где только мы и звездная пыль.
Засыпаю, кажется, еще на подлете к подушке, да так глубоко проваливаюсь в сон, что будильника даже не слышу.
– Поспи. Я сам приготовлю завтрак.
– А садик? – взвиваюсь.
– Отвезу.
– Тоже сам? – ловлю взгляд Ефрема. Тот только глаза закатывает.
– Никуда не выходи без меня, хорошо? Дом я закрою.
Хмурюсь, почему-то не сразу вспомнив о его вчерашнем предупреждении.
– Вер! Хорошо? – взгляд тяжелеет.
– Конечно. Может, все же нажарить вам блинчиков?
– Спи, – смягчается, – я быстро кашу сварю.
– Ну как хочешь.
Сквозь сон слышу, как домашние собираются. Кажется, Юлька пищит, возмущаясь, что Меринов больно ее расчесывает. Улыбаюсь. Подгребаю его подушку. Краем сознания еще мелькает мысль – блин, я в его постели, а там Юлька, и Макс, и… Но додумать ее я не успеваю, погружаясь в дремоту.
День проходит в привычной рутине. Уборка, стирка, глажка, обед. Просыпаюсь поздно, поэтому тороплюсь больше обычного. Ближе к трем возвращается Макс. Чуть раньше Ефрем скидывает сообщение, что не сможет вырваться. Давлю ревность, но, не выдержав, строчу:
«На работе? Селфи пришли!»
И он присылает. Увеличиваю фото, веду пальцем по выступающим скулам. У него очень фактурное, рельефное лицо. Ровный заостренный нос. Четко очерченные губы.
«Довольна?»
«Красивый. Мой. Скучаю».
«Уехал, Вер. Важная встреча».
Так он предупреждает меня, чтобы я себе ничего не навернула на ровном месте. Это тоже своеобразная забота. Думаю, Ефрем понимает, что обжегшись на молоке, я дую на воду. И только поэтому мирится с моей придурью. Знаю ведь, что он верный… А все равно требую доказательств.
Остаток дня посвящаю изучению учебных планов. Если я собираюсь вернуться к преподаванию, пора бы уже что-то делать. Как-то двигаться в этом направлении. Жизнь домохозяйки, конечно, хороша, но это такое болото,
