Жалко. Он бы на такую сходил. А то сплошь постные физиономии и безуспешные попытки нанятого тамады развеселить народ.
Если бы Кирилл женился, он бы не стал нанимать тамаду, он бы позвал Ромку — Романа Геннадьевича.
А шафером — Игоря Лыкова, с которым они на первом курсе в походы ходили, на втором сессию заваливали, на третьем усы отращивали, на четвертом ко взрослой жизни готовились, а на пятом этой жизни нахлебались и изображали из себя циников.
Да так и продолжали изображать. Он, Кирилл, точно изображает. Вот только перед собой фиг изобразишь. Про свадьбу вон размечтался. Чтобы все чин чином, и невесту на руках до загса, а потом в украшенную ленточками телегу и на край света. Вдвоем.
Какой уж тут цинизм, ну?
Баранки гну! Может, пора закругляться с этим самоедством? То на воспоминания его сегодня проперло, то другая напасть. Свадьбы, блин, захотелось. На край света, блин, потянуло!
И чтобы женщина рядом — страшно сказать! — любимая. Да у него это слово только к ручке «паркер» да джипу относятся. Вот их он любит. Холит, лелеет и точно знает, что они не подведут. Не станут приставать с походом за новым манто. Не полезут целоваться, когда он только-только проснулся и еще не пришел в себя, и зубы нечищеные, и в туалет хочется, и голод одолел — все сразу! Они-то уж точно не потребуют ежесекундных уверений в своей неотразимости, и не будут называть его «пусиком», «моим мальчиком» или «слоненком», и ни слова не скажут о том, как именно он должен поддерживать имидж, кому обязан улыбаться, а кого — посылать подальше!
Любимая… Как только в голову такое пришло?!
Ну, сестру, он, понятное дело, любит. Бабушку любил.
На этом точка.
Ничего другого для него не придумано, вот и все. Не предусмотрел кто-то там наверху, в кого он смутно верил, хотя для этого имелись весьма сомнительные основания.
Ну, не предусмотрено, и ладно.
Вон, дамочка из тех, кому, по всей вероятности, в этом плане повезло. За мужа пришла хлопотать, это ли не любовь? Совсем недавно он говорил сестре, что все про любовь знает. Даже восемь бокалов коньяку его не оправдывают.
А ведь раньше так нагло не врал!..
Знал бы — пожалуй, не мечтал бы о свадьбе с бубенцами и трепетном безумии поцелуев.
А он и не мечтает! Это просто вернулось похмелье! Ясно?
Интересно все-таки, сколько ей лет, этой странной мадам?
И чего она хочет? Чтобы ее неизвестному супругу Кирилл повысил оклад? Или, наоборот, уволил, дабы супруг больше внимания уделял семье?
Орет чего-то. Ах ты, черт, да ей совсем худо!
Кирилл подскочил в кресле, когда незнакомка уже совсем колотилась в истерике. Что-то надо делать. Что? Он понятия не имеет, как успокаивать истеричек. Это не его проблемы. Если девицы начинали психовать и биться, словно в ознобе, он просто уходил. И никаких тебе угрызений совести! В самом-то деле, он же ни при чем! У него своих дел по горло!
Лихорадочно горевшее лицо оказалось прямо над ним, и издавало какие-то страшные звуки, — не то рыдания, не то звериные вопли! И Кирилл больше не раздумывал.
Ладонь сама собой поднялась и отвесила этому лицу оплеуху. Потом еще.
Голова в шарфе помоталась туда-сюда, словно у куклы.
— Хватит! Тихо! — приказал кто-то его голосом, и Кирилл обнаружил вдруг, что очень сильно волнуется.
С чего бы?..
Потом он долго возился с бутылкой воды, облил свитер, а эта истеричка вытерла пятно своим шарфом.
Он отодвинулся на всякий случай, дожидаясь, пока она попьет и придет в себя окончательно.
— Ну? Успокоились?
— Да. Спасибо. Извините, пожалуйста. Столько всего навалилось за один день. Мне очень неловко. Я пойду.
Выпалив все это, она поднялась. Но Кирилл вдруг пихнул легонько ее в плечи, и дамочка снова оказалась в его кресле.
Он никогда, никому не позволял сидеть в своем кресле! Еще не хватало!
— Подождите, — сердито проговорил он, — сначала вы мне расскажите, кто и каким образом угрожает вам и вашему мужу.
Надо же. Он все слышал. Еще минуту назад Кирилл был убежден, что думал исключительно о своих делах. Какие к черту дела? Сидел и бредил наяву! Сам неврастеник почище этой мадам!
Ладно, это потом.
— Начинайте! — приказал он, облокотившись на край стола.
Она сосредоточенно почесала нос. Сколько же ей лет, черт возьми?
— Понимаете, — сказала Алена, — я даже толком не знаю, зачем к вам пришла. Просто это связано с его работой, вот я и решила, что нужно переговорить с вами. Но о чем, сама не понимаю.
Еще немного, и она снова сорвется на истерику, подумал Кирилл, глядя, как ее тонкие пальцы суматошно стучат по коленям, собираются в горстку, снова расцепляются и пляшут, пляшут, пляшут.
Он никак не мог сосредоточиться.
— …и сказали, что если он не явится сегодня же в офис, то… понимаете, у меня дочь… а Лешкин телефон не отвечает… и я не знаю, где его искать… Скажите, он… может, он был здесь сегодня?
— Где? — потряс головой Кирилл.
— Ну, на работе.
Господи, что у нее с руками? Что у этой женщины в голове, если руки так нервничают?
Он с трудом перевел взгляд на ее лицо.
Нет, вряд ли ей уже сорок. Скорее, они ровесники. Надо помочь ей, надо выслушать ее, кретин! О чем ты думаешь, а?!
— Как зовут вашего мужа? — неожиданно спросил Кирилл, хотя как раз это следовало узнать уже давно.
— Я же говорю! — простонала она, и снова ей стало сорок. — Алексей! Алексей Балашов. Он работает у вас риэлтором. Такой… ммм… бородатый, сутулится… Ну, вспомнили?
Кажется, он даже не слушал ее, осознала вдруг Алена. Но в этот миг он переменился в лице, и она облегченно вздохнула. Стало быть, слушает. Еще бы понял что-нибудь, было совсем хорошо. И что это он так побледнел? Может, ему тоже звонили с угрозами?..
— Балашов, значит, — протянул Кирилл.
Тон его не предвещал ничего хорошего. В синих глазах вместо васильков обнаружились айсберги, и Алена невольно поежилась.
— Балашов, — на всякий случай еще раз повторила она.
— И вы рискнули сюда прийти, мадам? — гоняя желваки туда-сюда, осведомился господин Панин, неприятно улыбаясь. — После того, что сделал ваш муж?
Алена открыла рот, чтобы уточнить, что именно сделал Лешка, но тут господин его начальник наклонился к ней близко, схватившись за подлокотники кресла.
Западня.
Может, он сумасшедший?!
— Что же вы замолчали, голубушка? Пришли на разведку, так разведывайте! Заявку на участие в Оскаре, надеюсь, вы уже подали? Будет обидно, если такой талант останется без признания. Простите великодушно, но от аплодисментов я воздержусь!
Он нес потрясающую чушь и сам это знал. Но замолчать и подумать не представлялось возможным. Злость скрипела на зубах, лезла в глаза, забивалась в подкорку. Нет, он подумает после. А сейчас он скажет этой актрисе погорелого театра все, что о ней думает!
