Её слова превращаются в несвязные слоги, перебитые вздохами.
– Твои волосы мягкие и колючие. Почему так?
– Хочешь, я побреюсь для тебя?
Она останавливается.
– А ты побреешься? Да, думаю, тебе стоит. Для науки.
– Для науки, – торжественно повторяю я, утыкаясь в изгиб её шеи, когда мышцы её влагалища начинают сжиматься вокруг моего члена. – Что ты делаешь, Наоми?
– Я использую мышцы Кегеля. Они...
– Я знаю, что это, – прерываю я её.
– Да, ну, я узнала, что это улучшает связь. Думаю, так и есть. Это заставляет меня желать кончить быстрее. Наверное, дело в трении или давлении на различные части моего влагалища. Ты так не думаешь?
– Да. Сожми ещё раз, – говорю я сквозь зубы.
– Тебе нравится?
– Да! Трахни меня...
– Василий... Василий, – Наоми дёргает меня за руку.
Судя по выражению её нахмуренного лица, она уже какое-то время пытается привлечь моё внимание. Я мотаю головой, выбираясь из своих сексуальных воспоминаний.
– Что тебе нужно?
У неё новый ноутбук, на котором она возится с кодом для отслеживания нашей цели.
– Я хочу проверить диапазон жучка.
– Ты написала программу?
– Да, просто обычный маленький код, но не могу проверить, как далеко пойдёт сигнал, пока я рядом.
– Гийом сказал несколько сотен футов.
– Это очень неточно. Как мы выследим этого парня?
– Венеция маленькая. Мы будем ходить, пока не найдём.
Она хмурится.
– Серьёзно? И это твой план? Очень плохо, Василий. Съезжай с дороги, – приказывает она.
Я пожимаю плечами. Перерыв, чтобы выпрямить ноги, обрадовал бы меня. Я останавливаю «Фиат» на обочине и включаю аварийку.
– Что ты делаешь? – спутано спрашивает она.
– Съезжаю с дороги, – открыв дверь машины, я выхожу.
– Имела в виду, например, на заправке или где-то ещё.
– Это Италия. Здесь нет придорожных заправочных станций, как в Соединённых Штатах. А здесь вполне приемлемо, чтобы облегчиться.
У неё рот округляется от ужаса, и зарывшись в сумку, достаёт бутылку антисептика для рук, бросает её в меня и приказывает.
– Используй его после того, как закончишь. Мне не нравится моча.
Я ловлю бутылку.
– Но, кажется, ты не против моей спермы, – говорю я, подбросив бутылку в воздух.
– Это не одно и то же, – она с грохотом закрывает дверь машины.
Я иду против движения по обочине с жучком в кармане, ожидая, пока она окликнет меня. Она машет, чтобы я продолжал движение. Я поворачиваюсь, отбегая на несколько шагов, потом возвращаюсь обратно. Мы повторяем это несколько раз, и она, наконец, не машет мне, чтобы я возвращался назад.
– Как далеко ты отошёл? – спрашивает она, когда я приближаюсь.
– Приблизительно четыреста футов, – открыв дверь машины, замечаю приближающуюся «Ауди». – Перелазь на водительское сиденье, – колеблется она. – Быстрее, Наоми, давай.
С силой захлопнув дверь, используя её, как щит, достаю пистолет из кобуры и поджидаю машину. Слегка подпрыгиваю на месте, чтобы ослабить мышцы, я расслабляю руки, которые спокойно свисают по телу. Скашиваю взгляд в сторону нашей машины и вижу, что Наоми прижимается лицом к стеклу. Ударив по окну, заставляю её отлипнуть.
Машина приближается к нам. Фары моргают раз, затем ещё два, и проносится мимо. Повернувшись, почти рефлекторно поднимаю пистолет, и наконец, понимаю, «Ауди» не представляет угрозы. Почти с сожалением я возвращаюсь в «Фиат» на место водителя.
– Что это было? Ты думал, они будут по нам стрелять? Почему они моргали фарами?
– Они моргали фарами, чтобы показать, что я – идиот, стоящий посреди дороги. Ты должна прятать голову под приборной панелью, – напоминаю я ей, встраиваясь в движение.
Не в первый раз за сегодня я мечтаю о другой машине. Может, «Альфа Ромео»? Скоро мы прибудем в Венецию.
– Мне нужно видеть, что происходит, а с головой под приборной панелью, я бы не смогла этого, – утверждает она.
– Если бы там был стрелок, он бы попал тебе между глаз.
– Ни за что. Такое бывает только в фильмах. Траекторию пули изменил бы удар о стекло, не говоря уже о том, что машина двигалась с большой скоростью.
– Николай Андрюшко однажды попал чеченскому военачальнику в левый глаз на скорости сто десять километров в час, тогда его машина ехала с такой же скоростью.
– Я не верю, – упрямо говорит она. – Толщина стекла, а также скорость пули, не говоря уже о скорости ветра и влажности воздуха. И кроме того, если бы стрелок был так хорош, то прятаться под панелью не самый безосный путь. Самое безопасное место, вероятно, в двигателе. Откуда ты знаешь, что этот персонаж, Андрюшко, попал? Это, наверное, миф.
– Я вёл ту «Ауди», в которой сидел Андрюшко, – говорю я ей.
– Ох... ну, тогда это был очень хороший выстрел.
– Да, один из лучших, – признаю я.
– А где он сейчас? Мы могли бы его позвать, тогда ты бы вёл машину, я работала на своём компьютере, а Андрюшко бы нас защищал.
– Он... умер, – говорю я.
– Его убил другой снайпер? Тогда мы должны взять этого парня.
Что мне ей сказать? Что я и её брат сфальсифицировали смерть Николая Андрюшко, и теперь он счастливо живёт в Америке с грудастой дамой на какой-нибудь ферме?
– Думаю, в настоящий момент он недоступен. Тебе придётся пользоваться моими услугами защиты.
– Это эвфемизм21 для секса? Ты же знаешь, что мне сложно их понимать.
Я улыбаюсь, потому что у неё проблемы с восприятием чужих эвфемизмов, но она понимает мои.
– Я буду защищать тебя всю ночь до рассвета.
Часы показывают, что до Венеции ещё три часа. Мне нравится слушать её голос, и я спрашиваю.
– Как ты попала в руки к Хадсону?
– Это? – она морщит нос, как будто плохо пахнет. – Это была моя попытка побыть нормальной. Знаешь, в Соединённых Штатах подростки, обучающиеся в колледжах, а иногда даже и старшекурсники ездят на каникулы в Мексику или на Карибы. Там они много пьют и занимаются сексом с незнакомцами.
При мысли о том, что она могла иметь секс с кем-то кроме меня, я с силой сжимаю руками руль. Особенности характера. Ей было бы некомфортно с незнакомцами и шумом.
– Дениэл уговорил меня поехать. Я перескакивала через классы, и у меня не было друзей моего возраста. Он сказал, что поездка будет полезной для меня. Но там было так шумно... невозможно выйти из номера и не столкнуться с кем-то. Кругом люди были такими неуклюжими, разливали свои напитки и блевали ими. Это очень отвратительно, поэтому я пошла прогуляться на пляж.
– И там тебя взяли?
– Да. Думаю, они собирались... ну, знаешь, причинить мне боль, как женщине.
Она имеет в виду изнасилование.
– Но я убедила их, что могу заработать для них много денег, если они дадут мне компьютер.
– И ты провела восемнадцать месяцев в подвале Хадсона, – заканчиваю я за неё.
– Там было не так плохо, как кажется. Было тихо. Он оставил меня в покое. Был один охранник, который был добр ко мне. Его сын аутист. Он приводил сына, чтобы познакомиться со мной. Мы говорили о поездах. Поезда похожи на... – она подбирает аналогию, что для неё трудно.
– Мёд для пчёл? – предлагаю я.
– Да. Отличное сравнение. Мы любим их упорядоченную природу. Как пути переключаются назад и вперёд. Их современность. Можем отслеживать их маршруты. Это очаровательно и немного расслабляет, – она корчит рожу. – Так плохо, что в нас стреляли в поезде. Было бы великолепно приехать в Венецию на поезде.
– Лучше перестраховаться, чем потом пожалеть, – повторяю я известную американскую идиому.
– А что насчёт тебя? Какая у тебя история с этой картиной? Зачем идти на все эти неприятности? Разве я не могу купить тебе путь к власти?
– Ты знаешь историю Пабло Эскобара?
Она отрицательно качает головой.
– Пабло Эскобар контролировал производство и распространение кокаина с середины восьмидесятых до середины девяностых годов двадцатого века. Якобы на момент своей смерти он был самым богатым человеком в мире. Однако настолько сильным его сделали непросто деньги или насилие, которое он использовал для укрепления своего авторитета. Его уважал народ Колумбии. Когда он умер, двадцать пять тысяч жителей Медельина вышли, чтобы оплакать его смерть. Он строил церкви и школы, кормил бедных и ухаживал за больными. За это люди укрывали его парней, кокаин и оружие. Они верили в него, как в божество. Если Пабло Эскобар просил, народ Медельина вырезал слова на своей коже. Это настоящая сила, Наоми. Для неё потребуется нечто большее, чем просто деньги. Необходима духовная связь между тобой и окружающими людьми. Когда-то Братва также была связана с окружающими людьми. Но был один отступник, которого больше всего заботили личная выгода и богатства. Нынешняя верхушка «Петровичей» берёт, ничего не давая взамен, не заботится об окружающих и относится к ним, как к игрушкам.
