Любовь по смете не проходит (СИ) - Винд Дасти

— Нет, — ответ прозвучал категорично, хотя где-то в глубине души зародилось подозрение, маленькое и навязчивое, как мечта о чуде. Мы с Женей не предохранялись с тех пор, как он рассказал мне о своем бесплодии. В его словах я, конечно, не сомневалась, и на чудо в этой ситуации старалась не надеяться. Поэтому место подобной мысли в своей больной голове я не оставила — не до этого сейчас было.

Мне принесли обед. Я думала, что в больнице кормят, мягко говоря, не очень, но борщ был вкусный и с мясом, пюре без комков, а котлетка по-киевски прекрасная и сочная. Либо я просто очень проголодалась и соскучилась по обычной, домашней еде, либо в больницах умеют готовить и на мясе не экономят.

После обеда меня начало клонить в сон, но приехал Пашка — привез смену одежды из дома — и разбередил душу.

— Воблешка, прости. Испугал тебя, да? — брат грустно глянул на меня, бросив сумку на соседнюю пустую койку. — Я сам испугался, знаешь, как?

— Ничего, не переживай. Я просто устала.

— Ну да… Бледная, аж синяя.

— Ой, отстань.

— Старшие к тебе хотят, да врач сказал, что тебе спать нужно.

— Нужно, — равнодушно ответила я. — Нужно… Как папа?

— Пытается уйти из реанимации.

Я грустно улыбнулась.

— Значит, все обойдется.

— Ну да… Аня. Береги себя, а?

Я кивнула и потянулась за мобильным.

— Как в Лондоне-то? — не отставал брат.

— Не знаю. Я не выходила из отеля. Работала.



Пашка нахмурился.

— Может, поговорить с твоим мужиком? Какого лешего он на тебя столько повесил?

— Не повесил. Я сама взяла. И ноша по мне, — этот разговор начинал меня раздражать. — Паш, я все понимаю, но не надо за меня все решать. Хорошо?

— Хорошо, — буркнул брат. — Но удивляет меня, раз у него такая любовь, как говорит Марго, чего ж он не замечает, как ты выглядишь.

— Как?

— Как вобла пересушенная.

— Да пошел ты, — беззлобно ответила я и демонстративно отвернулась.

Пашка ещё помялся и, виновато покряхтев, ушел, а я тут же набрала Женин номер.

— Привет, — устало ответил Шершнев.

Я попыталась добавить своему голосу немного бодрости, хотя еле ворочала языком. Получилось неплохо.

— Привет! Как дела? Как конференция? — в меру весело поинтересовалась я.

— Да Бог с ними. Что у вас? Мне сказали, что ничего смертельного. Как отец?

— Кто сказал? — спросила я.

— Главный врач.

— Жень, не стоило так напрягаться. Как-то неудобно, что доставили всем тут столько проблем. Не очень красиво получилось.

— Не очень красиво? — Шершнев насмешливо фыркнул. — Да мне все равно, что красиво, а что нет, зато твоего отца теперь обследуют досконально и с особым рвением. Когда дело касается здоровья, неудобно быть не должно.

Кто бы говорил. Я слабо улыбнулась.

— Спасибо. Мы тебе очень благодарны.

— Рад, что хоть чем-то смог помочь.

— Так что с нашими проектами? — оглядев палату, я решила сменить тему.

— Им все понравилось, и… — Женя замолчал так внезапно, словно передумал о чем-то говорить.

— И-и-и? — протянула я.

Шеф вздохнул.

— Только не заморачивайся по этому поводу, — ответил мягко и грустно. — По ресторану вышла заминка.

— Что не так?

— Я не сдал его вообще.

— Но… Почему?!

— Не успел.

Я приложила ладонь ко лбу и зажмурилась.

— Боже мой, Женя! Это же было так важно! И я тебя подвела…

— То есть ты считаешь, что должна была остаться и помочь мне? — мягко поинтересовался мой собеседник.

Я ничего не ответила.

— Мне пора, — устав от молчания, произнес он. — И выкинь из головы мысли о работе, хорошо? Ты там, где должна быть.

— Да… Спасибо.

После этого разговора спать мне расхотелось. Я переоделась, разложила вещи, которые принес Пашка, поняв, что ему, слава Богу, помогала Марго, иначе ходила бы я по больнице без белья и в старых трико, и вышла из палаты. Отделение неврологии, куда меня определили, находилось в соседнем корпусе с реанимационным отделением. Я поболтала с дежурной медсестрой, и та сказала, что меня в интенсивную терапию не пустят.

— Расскажут, что и как, но внутрь не попадешь. И мне тебя отпускать не хочется. Ты очень бледная. Давай, померим давление?

Давление оказалось низким, и меня отправили обратно в палату, откуда я, конечно, снова удрала. До реанимации добираться пришлось окольными путями. И медсестра оказалась права. Пускать к папе меня никто не собирался.

— Девушка, вы понимаете, что вашему отцу нужен покой? Хоть один день дайте ему отдохнуть, — ко мне вышла его лечащий врач, седая дама в очках с роговой оправой, очень строгая и суровая на вид. — Завтра увидитесь. До свидания.

Я не стала спорить — это было бесполезно. Просто нашла скамейку — чуть поодаль, у окна, среди цветов в кадках — и села ждать, сама не знаю чего. Телефон я оставила в палате, даже не подумав, что он мог пригодиться. Я сейчас вообще плохо соображала, словно и мыслей не осталось больше, а только эмоции и дикая усталость.

На улице шел дождь, и темнело быстро. Мимо проходили медсестры и врачи, пациенты, на каталках и своим ходом, а я будто бы дремала, впадала в спячку. Как странно, а ведь меньше суток назад я была в Лондоне, с Женей, занятая нашим общим делом, а теперь сидела в больнице и о работе не думала. Почти. Я погладила браслет на запястье и только сейчас обратила внимание, что рука стала тоньше, и украшение на ней болталось совсем свободно, так, что я легко могла его потерять. Надо было убрать звено. Или даже два.

— Девушка, вы к кому?

Я подняла голову. Рядом стояла невысокая, полная женщина в белом халате и шапочке с приколотым, на манер пилотки, пионерским значком.

— К Сазонову, — хрипло ответила я.

— Дочь? Пошли.

Я подскочила так резко, что чуть не упала. Хорошо, что моя провожатая этого не заметила. Она открыла дверь электронным ключом и пропустила меня вперед.

— Седьмая палата. Привет, пока и на выход. Халат, бахилы, шапочка — справа.

Я быстро оделась и засеменила, куда направили. Верхняя половина стены тут была прозрачной, но я не решилась смотреть на отца, пока не зашла внутрь.

— Папа…

Он глянул на меня устало, из-под полуопущенных век, совсем не похожий на себя. Я видела перед собой лежащего на больничной койке старика, мало похожего на моего отца, и от одной этой мысли мне стало стыдно, больно и горько.

— Не пищи, — сурово прозвучал низкий папин голос. Чистый, сильный, без усталой скрипучести и немощи.

Значит, он вернется.

Значит, он не сдастся.

Я шмыгнула носом и опустила глаза.

— Прости. Ты как?

— Не знаю, что тут делаю. Все твоя мать и твой Женя. Меня достают каждую…

Отец вздохнул, словно ему не хватило воздуха, чтобы закончить фразу.

— … минуту.

— Он хотел как лучше. Ты нас напугал…

К нам постучала та женщина, что пустила меня в реанимационное и, вскинув брови, пальцем указала на дверь.

— Папа…

— Ты за меня не бойся. Я внуков дождаться обязан. От тебя. А уж потом…

Он махнул рукой, выдернув капельницу. К нам тут же зашла доктор.

— Все, дорогая. На выход. Иди, отдыхай.



Я даже доброй ночи отцу пожелать не успела, как меня выпихнули из палаты. Постояла у двери, обернулась, помахала папе рукой и, получив хмурый взгляд в ответ, поплелась прочь, забыв снять халат, бахилы и шапочку. Вышла в коридор и ещё долго бродила по корпусам и переходам, забыв путь в свое отделение. Нашла, получила нагоняй от медсестры, узнала, что приходила мать, увидела на телефоне пропущенные звонки от старших и, никому не перезвонив и не ответив, легла в свою койку, выключив свет.

Серость дождливого осеннего дня вмиг растянулась по палате, а я заплакала, тихо, без рыданий, в подушку. Страшно было вновь вспомнить, что близкие смертны, что жизнь конечна и обрывается непредсказуемо. Только бы были здоровы — и ведь больше ничего не надо. И как могла так запустить себя? До обмороков, до головокружений, до слабости, которую я и не чувствовала вовсе, пока земля не ушла из-под ног.