Невзирая на беспощадную войну, завладевшую всей его жизнью, Адам давно осознает свое сексуальное влечение к Еве. Оно изводит его тело второй месяц подряд. Титов, естественно, рассчитывает позабавиться с этой безбашенной заносчивой стервой. Он собирается тр*хнуть ее грязно и пошло. Потому что, в первую очередь, Исаева — его заклятый враг, он ее ненавидит. Ненавидит всем своим существом.
Но Ева с расчетливой неожиданностью ломает все, что есть внутри Титова. Обнимает его неведомо мягко и чрезвычайно трепетно. Прижимается к Адаму всем телом с непривычным для них доверием. Так, словно они не остервенелые соперники, а чокнутые влюбленные.
И Титову от этого ее фортеля внезапно становится не по себе. Внутри него, там, где по шкале Цельсия круглый год ноль градусов, распространяется сильнейший воспалительный процесс. Ничего и близко похожего он никогда в себе не чувствовал. Яркая вспышка жгучим всполохом ползет по периметру грудной клетки, и жесткая оболочка капает воском, открывая за своей толщей пульсирующую чувствительную ткань.
«Я уничтожу тебя, Титов! Клянусь тебе! Я. Тебя. Уничтожу».
Эта гневная клятва палящим обухом обрушивается на Адама.
Ева Исаева — бешеная смертоносная зараза. Она жгучая, словно шоколадный хабанеро [39]. Она сладкая, словно мед. Она горькая, словно полынь. И соленая, словно кровь.
Стремительно отдирает себя от девушки. Тяжело дыша, замечает, как широкая довольная улыбка растягивает ее дерзкий сексуальный рот. Как сверкают превосходством ее черные глаза.
И все понимает… Он все понимает… Но слишком поздно.
Она уже впрыснула яд ему под кожу. И жало оставила там.
Наблюдая его ярость, Исаева не делает ни единой гребаной попытки перегруппироваться и принять защитную позицию. Продолжая улыбаться, расслабленно лежит под Титовым. Наплевательски отторгает тот факт, что тело все еще колотит от чувственного шока удовольствия.
— Ох, милый, милый, сладкий Адам… Тебе никогда не сожрать меня. Никогда не отведать моих слез и слабости, — медоточиво шепчет она, со странным сожалением ощущая, как стремительно холодеет изнутри. — Проиграешься в пух и прах, Титов.
Не стараясь понять чувства Адама, ожидает от него какой угодно реакции. Самой сумасшедшей. Он ведь так же непредсказуем, как она сама. Но Еве плевать. Пусть наорет. Если сможет… пусть задушит. Пусть закопает. Пусть.
Рука Титова опускается на оголенный живот Евы, и она невольно вздрагивает, ощущая по коже жгучее покалывание.
— Если я тебя еще не сожрал, распрекрасная гадина, то лишь потому, что время еще не настало. Я тобой еще не наигрался, — практически ласково бормочет Адам, пронзая ее похотливым взглядом. — Эва.
И это нахальное заключение калечит ее самолюбие сильнее всего произошедшего.
Сколько еще будет длиться эта игра? Что, если она и правда ему попросту надоест? Сможет ли она сама довести начатое до конца?
Внезапно Исаевой хочется, чтобы вселенная исчезла, и ей никогда не пришлось бы делать этот выбор. Осознание того, что без Адама ей все-таки не справиться, вынуждает выдвинуть последнее требование.
— Don’t stop [40].
— I can’t stop [41].
— И если все же случится так, что я проиграю… — Еве очень тяжело даются эти слова. — Храни меня в памяти, как свой лучший трофей. А я, в свою очередь, обещаю сохранить тебя.
После всех ее упрямых «никогда-никогда», последняя просьба глубоко потрясает Титова. Его брови сходятся на переносице, лицо наклоняется к ней, пока ноздри раздуваются, медленно наполняясь кислородом.
Исаева имеет сбои в психологической системе. Но она также любит намеренно разыгрывать драматизм. Остается только догадываться, что из перечисленного движет ею в данный момент.
— Это против моих правил, Эва. Прости.
В определенный момент, брошенное с такой небрежностью отвержение способно рассечь даже самое крепкое сердце. Глаза Евы слезятся, и это настолько сильно пугает ее, что она перестает дышать.
Неуверенность, робость, страх — все это ей чуждо. И отвратительно!
Шальная бесовка, живущая внутри нее, покатывается со смеху. Только на сей раз она смеется над самой Евой.
В инстинктивном порыве скрыть свои эмоции, Ева тянется к Адаму и судорожно приникает к его твердым губам. Но он ей не отвечает. Исаевой приходится умолять, чтобы Титов сдался. Обхватывая его лицо руками, прижимаясь всем телом и целуя с таким сумасшедшим отчаянием, словно от этого сейчас зависит ее жизнь.
А может, так и есть…
Крохотная слезинка перекатывается через глазное веко и огненной каплей сбегает по холодной щеке Евы. Махнув рукой, она незаметно стирает эту влагу и врет самой себе, что там ничего не было.
«Исчезни, мир. Забери эти эмоции…»
Челюсти Титова горят и сжимаются под ее руками. Тяжелое дыхание обрывается.
«Сдавайся, Адам. Прошу тебя, сдавайся…»
Исаева — законченная лживая гадина.
Но она, мать вашу, так касается его… Так целует… Выражает ненормальную потребность в каждом своем движении. В каждом прикосновении.
Провоцирует. Пробуждает инстинкты.
И в одно, разрушающее его относительно стабильный мир, мгновение, Титов теряет равновесие. Его сердце останавливается. И, пропуская череду сумасшедших эмоций, сука, заново запускается. Адам гневно рычит прямо Еве в губы. Хватает за шею под волосами. И отвечает, впиваясь в дрожащие и распухшие губы. Целуя ее с нужной ей силой.
Хрипы и стоны соединяются. Наполняют своей порочной красотой чистоту нелюдимой местности. Нарушают установленный природой баланс. Несут за собой изменения, которые уже завтра не позволят соединить прошлое человеческое «я» в идентичное целое с настоящим.
Вопреки минусовой температуре воздуха, Еве не холодно. Ее тело горит. И она полностью теряется в происходящем. Отдается своим скрытым мечтам об Адаме. Прерывая поцелуй, сдвигает ворот его толстовки и тянется к пылающей коже губами. Целует и жадно вдыхает Титова. Он нравится ей по той же причине, что и кофе. Он имеет сильный аромат. Сексуальный и требовательный. Никакого сладковатого заигрывания. Никакой мягкости. Это запах уверенности, свободы и бунтарства.
Не может остановиться.
Именно сейчас все сложное кажется простым. Все запретное видится допустимым.
На всех плевать. На тех, кто стоит за их спинами. На тех, кто ждет их впереди. На всех.
Отстраняясь, Ева открыто смотрит на Адама, полностью принимая тот факт, что хочет с ним секса. Не задумываясь о том, искренние ли чувства движут ею в этом стремлении. Или же развернувшаяся внутри нее буря — лишь крохотная частичка мести? Может, часть безнравственной охоты на сердце Титова? Может, часть той врожденной силы, что вечно хочет зла?
Может.
— Я хочу тебя, Адам. Я хочу прямо сейчас…
— Ева…
— Я знаю, ты тоже меня хочешь. Я чувствую, как сильно ты меня хочешь.
Он стонет и вжимается в нее сильнее.
— Да, Ева… Я хочу тр*хать тебя.
— Мм-м, очень?
— Очень.
Он дергает молнию на ее брюках и, по ходу, отрывает металлическую пуговицу. Скатывает шерстяную ткань вместе с бельем по ее ногам. Ева, как обычно, не остается в долгу. Тянется к ремню Титова и, ловко расправившись с ним, помогает ему спустить джинсы практически до колен.
Приподнимаясь на руках, Адам нависает над девушкой. Смотрит ей в глаза и прикасается рукой к обнаженной промежности. Ощущает, как ее ноги начинают дрожать сильнее. Видит и чувствует возбуждение Евы. Она там, в своем самом сокровенном местечке, горит и исходит вязкой влагой.
Выгибаясь, девушка елозит по брошенной под спину куртке и вжимает пятки в снег. Беззастенчиво наслаждается его прикосновениями. А Титов, слыша гортанные стоны Евы, тяжело выдыхает.
Он хочет в нее. В ее пульсирующую горячую плоть.
