Июль, яркий, шумный и шальной, пронёсся мимо, оглушив Сибирь невиданной доселе жарой. Окна у нас дома не закрывались, но всё равно стояла духота, и мы старались проводить время где-нибудь у воды. Если пекло держалось достаточно долго, ходили купаться в Оби, но чаще всего гуляли под налетающими то и дело дождями. Недавно я вспомнил первый такой ливень, под который мы угодили вместе. Сентябрьский «простудный дождик», как его называет мама.
Как же давно это было.
Никогда в жизни не чувствовал так много, так отчетливо и ярко, как этим летом. Лавина ощущений, обрушивавшаяся на голову каждый раз, вытягивала к концу дня все силы, и в итоге я просто падал на кровать, выжатый улицей и залюбленный Иволгой. Я не успевал анализировать происходящее, не понимал и не хотел понять, что рано или поздно лето закончится.
Иволга же, напротив, стала тише и спокойнее. В спорах, иногда возникавших между нами по какому-нибудь поводу, она предпочитала победе тишину согласия, меньше говорила и больше слушала, часто спрашивала что-нибудь, связанное с предстоящей поездкой. Тогда казалось, что её просто пугает переезд, необдуманный и спонтанный. Всё-таки мы шагали в неизвестность, взявшись за руки. Куда ни кинь — везде зияли какие-нибудь непродуманности.
— Слушай, а что мы будем делать с этой квартирой?
Вот. Снова вопрос о пугающем «потом». Она даже из комнаты для этого пришла. Встала в дверях, сжимает тряпку побелевшими кулачками.
— Она же не моя, солнышко. Записана на родителей. Так что останется здесь. Вдруг нам захочется вернуться?
Ива молча кивнула и исчезла в коридоре. Я открыл духовку. Пирог как раз подоспел.
***
Собраться снова всем вместе было так непривычно, и всё же тепло. Чтобы в комнатке не было душно, мы распахнули окна, и теперь к разговорам примешивался шум ночного города. Я надеялся, что мошкара, частенько появляющаяся летом в Сибири, не доберётся до четвертого этажа.
Мила с Иволгой забрались на диван, и сидели теперь вдвоем, тихо и спокойно переговариваясь о планах на будущее. Мы с Русом заняли стратегическую позицию во главе стола и, вооружившись ноутбуком, подбирали нам с красноволосой место жительства. Уехать планировали примерно через неделю после сегодняшней вечеринки.
Не хватало только Лены — она должна была вот-вот подойти, но задерживалась.
— В Норильск?
Я посмотрел на Иволгу. Та не реагировала, о чем-то болтая с Милой.
— Ну, давай посмотрим. Что там по аренде квартир?..
Посмотреть не успели — раздалась трель домофона. Я пошёл открывать.
— Да?
— Глеб, — выдохнула Лена на той стороне, — спустись, пожалуйста! Нужно помочь.
— Сейчас.
Спускаясь по лестнице я, наверное, впервые задумался, что этого подъезда, нашей квартиры, тепла обжитой кухни будет вскоре очень не хватать.
«Может, стоит повременить? Подумать над другим решением проблемы».
Брось. Ты отпустил поручень, вылетел из автобуса и приземлился в сугроб. Поздно уже думать о подушке безопасности.
Лена пришла не одна. Опираясь на её плечо, на девушке повис Светлицкий. Я открыл было рот, но Лена буквально втащила его в подъезд — и разговор пришлось отложить.
— Помоги дотащить его, пожалуйста. Пашу, кажется, избили. И он нажрался.
Я не успел толком разглядеть Светлицкого, поэтому не определил, что в нём показалось таким необычным и неправильным. Наверное, именно эта интуитивная деталь, которую ещё не заметило сознание, и подтолкнула меня к состраданию.
— Ладно. Давай его сюда.
***
Наше появление произвело фурор. Едва заметив Светлицкого, Иволга подскочила с дивана, случайно стукнув Милу ладошкой по лбу, та, в свою очередь, отползла подальше, в угол, прикрывшись подушкой. Руслан повернулся на стуле, поправил очки и внимательно посмотрел на меня.
— Зачем он здесь?
— Надо в себя привести. — я покосился на Лену, но та, кажется, вдаваться в объяснения не спешила.
— Чтобы наш бабуинчик опять фокусы показывал? — мелкая подошла ближе. — По-моему, и в отключке нормально смотрится.
— Что у него с рукой? — вдруг подала голос Мила.
Иволга разглядела первой.
— Ох, мать… Глебка, тащи в ванную, скорее!
Теперь и я заметил, что правая кисть Светлицкого замотана грязной тряпкой. И что на этой кисти явно не хватает пальцев.
В ванной мы, в основном, полоскали искалеченную конечность и подставляли под ледяной душ голову гопника, чтобы привести его в чувство. Как выяснилось из осмотра, Светлицкому отняли мизинец и безымянный, потом прижгли, что осталось и замотали какой-то тряпкой. Меня затошнило, Лена выбежала из комнаты. Мила и Рус спорили где-то в коридоре, так что помогать Светлицкому осталась одна Иволга. Она молча, ловко и быстро перебинтовала рану чистым полотенцем и, держа парня за виски, стала подставлять его голову под кран.
— Ещё и обрили, — процедила красноволосая.
Только тут до меня дошло, что же изначально показалось неправильным в образе Светлицкого: борода, которой он так гордился, была полностью и грубо уничтожена: по щекам и подбородку тут и там алели свежие царапины. По левой щеке тянулся длинный, уродливый и явно очень старый шрам.
— Может, он сам?
— Ага, — фыркнула Ива. — Потом выпил для храбрости, и палец себе оттяпал. Кедр, ты порой — совершенное дерево!
Светлицкий, наконец, пошевелился.
— Ладно. Сейчас спросим.
Мы перенесли гопника в спальню, где все не успокаивались Мила и Руслан.
— Ты же врач! Ему нужно помочь!
— Ничего, не умрёт.
— Ты клятву давал!
— Нет в России никаких клятв, кроме воинской присяги! Я сказал: переживёт этот неандерталец без моего вмешательства.
— Но…
— Помолчите оба, — попросила Лена.
— Чего тебе вообще приспичило его сюда тащить? — поморщился Рус.
— А что было делать? — вдруг ответила Иволга. Она присела перед Светлицким на корточки и похлопала его по щекам. — С подключением, примат!
Светлицкий действительно очнулся. Дернув головой, он подался назад, потом открыл глаза и обвел комнату мутным взглядом.
— Какого…
— Не выражайся, — я шагнул ближе. — Ты сейчас у меня дома. Лена тебя нашла и сюда притащила. Рассказывай, что случилось.
— Пошёл ты!
— Я уже пришёл. Можем отправить на прогулку тебя, и до сих пор этого не сделали только ради Лены. Ещё раз повторяю вопрос: где ты посеял пальцы и бороду?
Светлицкий вздрогнул и поднёс руку к подбородку. Его нижняя губа предательски дрогнула.
— С-суки!
— Суки, суки, — негромко согласилась Ива. — И под глазом тоже шрам оставили. А кто они, не скажешь?
— Под глазом — это в армии ещё. А суки…
Говорил Светлицкий недолго и грубо, постоянно повторяя простейшие матерки. Из рассказа выходило, что полтора два месяца назад он разбил свою машину, и занял кучу денег у серьёзных людей на ремонт. А вернуть, увы, не получилось — дружки, обещавшие помочь, в последний момент соскочили с несущегося в пропасть локомотива, и Светлицкий остался с кредиторами один-на-один.
— Дальше можешь не продолжать, — вздохнула Иволга.
В комнате повисло тяжёлое молчание. Руслан сел на стул, Мила забралась с ногами на кресло и осторожно поглядывала оттуда на Светлицкого. Я стоял, опершись на стену, Лена — у двери, почти в коридоре.
Ива склонилась над гопником, сцепив за спиной руки в замок. На её лице застыло выражение, которое я видел лишь раз, и не так давно. Точно так же Иволга смотрела на Кира, когда мы застали его во время прихода. Вязкая смесь жалости, отвращения и отчаяния. Светлицкий поднял взгляд и в его бессмысленных глазах отразились красные волосы.
— Сколько ты им должен?
— Двести тысяч. Было больше, но я отдал тачку. И наличку всю. Больше неоткуда взять.
— Тхь!
Маленькая выдохнула и выпрямилась, сделала пару шагов назад.
— И? Что будешь делать?
Светлицкий выругался.
— Что с тобой сделают, если не отдашь?
— Забьют до смерти.
Ива кивнула. Затараторила:
