с ненавистью, продолжая сыпать гневными словами. Бьет полотенцем по плечам, спине. Силы в этих ударах нет, только обида и ярость женщины, чью дочь я предал.
— Сволочь! — Анастасия толкает меня и падает на стул. — Ненавижу!
Всхлипывает и утыкается лицом в грудь Павла, который ее обнимает, прижимает к себе и поглаживает по затылку, кинув на меня беглый и насмешливый взгляд:
— Надо было его ножом.
— Ева же его любит, — воет ему в грудь.
— Я ее тоже люблю, — сдавленно шепчу я.
Анастасия, отпрянув от Павла, разворачивается ко мне и грозит пальцем:
— Замолчи! Замолчи! Замолчи!
А затем со слезами прячет лицо в полотенце, которым меня отхлестала, и плачет. И это уже не обида за Еву, а напряжение выходит из нее потоком слез. Павел не стал тянуть до последнего и съездил мне по роже сразу. Стоило ему и жену взять с собой тогда. Вместе бы меня попинали.
Анастасия замолкает, вытирает слезы и решительно смотрит на меня:
— Прощаю.
— Вот так просто? — возмущенно охает Павел.
— Мое материнское сердце прощает, — Анастасия вздыхает и красными от слез глазами смотрит на меня.
Теперь и я хочу расплакаться от ее взгляда, в котором вижу теплую привязанность ко мне, как к родной крови. И все эти годы, в которые общение с тещей и тестем было для меня бременем, окрасились в иные тона. Анастасия хитрила со мной, воспитывала и направляла, потому что видела во мне не чужого человека. Глаза все же намокают едкими слезами, и подпираю лоб кулаками, пряча свою слабость.
— Если бы мы с тобой развелись из-за твоей измены, то ты бы боролся за меня? — тихо спрашивает теща.
— Настя, господи, я тебе не изменял, — зло урчит Павел в ответ.
— Чисто теоретически?
— Да, боролся бы… — цедит сквозь зубы Павел.
— А если бы я изменила?
— Что?
Мы с Павлом в изумлении смотрим на Анастасию, которая приподнимает бровь.
— Если бы я тебе изменила и раскаялась, то ты бы меня простил?
— Ты мне, что, изменяла? — Павел хмурится.
— Нет, спрашиваю чисто теоретически, — Анастасия шмыгает и переводит строгий взгляд на меня. — Ты бы простил Еву, если бы она тебе изменила?
— Я думал об этом, — отвечаю, сцепив ладони в замок.
— Ну и? — Павел сводит брови вместе и напоминает мне злого коршуна. — Простил бы нашу девочку? Лично я бы ее ни в чем не обвинил, знаешь ли, а вот тебя да. Это ты бы был виноват.
— Да, — кивает Анастасия.
— Да, простил бы, — каждое слово дается мне с трудом. — Простил бы, если бы между нами случились все эти разговоры после развода. И я был плохим мужем.
— Ты намекаешь, что Ева была плохой женой? — Анастасия сжимает в пальцах полотенце. — Поэтому пошел налево?
— Нет, — качаю головой.
— А не ты ли ее назвал удавом в бантике? — хмыкает Павел.
— Это моя вина, что она стала удавом в бантике, — слабо улыбаюсь. — Но не удав…
— Потому что она тигрица, — шипит Анастасия. — А ты у нас кто?
— Бабуин, — пожимаю плечами.
— Бабуины, кстати, кидаются на львов, — Анастасия скрещивает руки на груди. — Это не милые тупые мартышки.
Мы переглядываемся с Павлом. Похоже, он тоже не силен в обезьянах.
— И как там наша тигрица? — Анастасия вопросительно изгибает бровь. — Скалит зубы на бабуина? Других бабуинов она пугает и отгоняет. Те аж дар речи теряют и убегают в ужасе.
— А уж не вы ли этих бабуинов к ней приводите? — хмыкаю я и выдыхаю, прогоняя глупую и злую ревность.
— Я хочу, чтобы она была счастлива, — Анастасия встряхивает полотенце и складывает вчетверо. — А ты этого не хочешь?
— Хочу.
— Милый, ты ему веришь? — переводит взгляд на Павла.
— Я знаю свою дочь, и она любит этого бабуина, а наша роль, Настя, принимать и уважать ее решения, какими бы они ни были, однако, — подается в мою сторону и с лживым дружелюбием улыбается, — я тебе голову откручу, если твои “простите и мне очень жаль” будут лишь словами. Я готов отсидеть срок. Так вот, Саша, что думаешь?
— Думаю, что это не пустые угрозы, — не отвожу взгляда. — И я проникся к ним уважением.
— Это что получается? — шепчет Анастасия. — Мне придется на старости лет передачки мужу таскать?
— Не придется, — перевожу спокойный взгляд на нее.
— Ой, Саша, — Анастасия деловито откидывается назад и окидывает оценивающим взором, — сложный ты мужик, а. Хотя Ева и сама не из простых девочек.
Глава 50. Будь моим холстом
Если я сейчас поднимусь и войду в мастерскую Саши, то это будет означать одно. Я даю ему шанс. Несколько часов назад позвонила мама и сказала, что у нее и папы с Сашей случился серьезная беседа с физическим насилием с ее стороны. Она приняла его извинения, но сразу оговорилась, что не ждет от меня того же решения. Я девочка взрослая, умная и я в любом случае буду права.
— Я сейчас натурщица, — отстегиваю ремень безопасности, — а у натурщицы нет бывшего мужа, сына и беременности. И ей нельзя опаздывать, потому что художник ей попался вредный.
На несколько секунд замираю, прислушиваясь к учащенному сердцебиению. Я предвкушаю встречу с Сашей, полна волнения и трепета, будто действительно ныряю в запретные отношения.
— Я этого хочу? — откидываю солнцезащитный козырек и вглядываюсь в глаза отражения в маленьком зеркальце. — Хочу? Правильно это или неправильно, неважно… Хочу?
Щурюсь и внимательно прислушиваюсь я. Мне страшно, но я хочу встречи с Сашей. Да, возможно, это слабость и ошибка, но я все же выхожу из машины и торопливо цокаю каблучками к крыльцу многоэтажного дома.
Дверь в мастерскую вновь приоткрыта, и я вхожу. Саша ждет меня у холста, и я молча скидываю туфли. От макушки до пяток прокатывается волна мурашек от цепкого темного взгляда. Готов ли мой художник к тому, что прячется у меня под блузкой и скромной юбкой до колен? Выдержит ли мою маленькую провокацию?
Расстёгиваю пуговки и скидываю блузку. Через несколько
