Зиночка заваривала чай, в дверь позвонили.
Оказывается, не выдержав напряжения, Аглая Ивановна уговорила маму немедленно поехать и убедиться самой, что Тарас идет на поправку. Ее можно было понять. Мы слишком долго держали ее в неведении. В первую очередь, ради нее же самой. Но порой неизвестность хуже самой ужасной правды.
— Где, скажите, где мой мальчик?! Что с ним происходит? Вы все выдумываете — он никогда не рисовал! Значит ли это, что он совсем утратил свой разум и никогда не станет прежним? Пустите меня к нему! Я больше ни минуты не хочу ждать.
Она тяжело опустилась на стул. И мне стало страшно, как бы с ней самой не приключилась беда. Старцев, видимо разделяя мои опасения, уже заботливо спаивал ей успокоительное. Мама тоже хлопотала вокруг подруги.
— Эле… позвони Эле, — требовала она от меня, по всей видимости, сомневаясь в профессиональных способностях Старцева.
К счастью, паническую атаку удалось быстро купировать. И, отдышавшись, Аглая Ивановна уже спокойнее просила провести ее к племяннику. Старцев, не возражая, кивнул мне. Только предупредил, что поднимется к Тарасу вместе с ней. И попросил всех остальных оставаться внизу.
— А я?
— Вы побудьте рядом, за дверью. Я позову Вас, если понадобится.
С замиранием сердца я прислушивалась к происходящему за дверью, предусмотрительно оставив приоткрытою щелочку.
Тарас к этому моменту уже проснулся. И, когда в комнату вошли Старцев и Аглая Ивановна, он спросил:
— А… гдееее… Ми…ла…нааааа?
Я готова была ворваться в комнату, но меня остановил суровый взгляд Валерия Яковлевича.
Тетушка бросилась обнимать Тараса:
— Мальчик мой, ты не узнаешь меня?!
Старцев сделал ей знак успокоиться. Мамаев посмотрел на нее. И, словно только минуту назад расстался с ней, произнес:
— Те…туш…каааа, где… Ми…ла…нааааа?
— Да здесь твоя Милана, здесь. И я здесь.
Валерий Яковлевич позвал меня. А у меня словно отнялись ноги. Они налились свинцом, и каждый шаг давался с большим трудом. Меня переполняли и радость, и страх, и надежда.
Тарас сразу узнал тетушку. И при этом вспомнил обо мне. Значило ли это, что все самое страшное позади? Что его мозг окончательно проснулся. Что все будет по-прежнему.
Старцев не вмешивался. Он молча наблюдал, как Тарас обнял нас обеих и радостно улыбался, разглядывая наши лица.
— Да Вы, батенька, совсем молодцом, — сказал Мамаеву Валерий Яковлевич и добавил, уже обратившись ко мне: — Я, пожалуй, подожду Вас в гостиной. Но не очень утомляйте моего пациента. Ему надо отдохнуть. Я пришлю сиделку.
Когда мы с Аглаей Ивановной спустились вниз, нас встретили со счастливыми улыбками. Особенно сияла мама.
Старцев наказал мне не расслабляться и выполнять все прежние указания.
— Ну что ж, рад вас поздравить. Память вернулась, благодаря Вашим стараниям.
Я перебила его:
— Только благодаря Вашему лечению!
— Не преувеличивайте. Никакое лечение без поддержки близких людей не способно сотворить чудо. А ведь оно произошло. Речь постепенно тоже полностью восстановится. Главное, что сработал рычажок, включивший активизацию мозговых функций. Дальше все пойдет хорошо. Только не надо ожидать сразу слишком многого.
Я ждала, что он произнесет свою любимую фразу о терпении. Именно это он и сказал на прощание:
— Терпение, дорогая, еще раз — терпение. Продолжайте давать прописанные лекарства и спокойно беседовать с Тарасом.
— А что с его способностью к рисованию? — спросила я у Старцева, когда провожала его до двери, — тетушка ведь говорит, что за ним никогда не замечалось подобное.
Старцев улыбнулся:
— В каждом из нас дремлют нераскрытые таланты. Быть может, в Мамаеве проснулся художник. Посмотрим. Но самое важное — проснулся его мозг.
Руководствуясь рекомендациями лечащего врача, мне пришлось уговорить маму и Аглаю Ивановну поехать домой. А сама поднялась к Тарасу. Все боялась, как бы он опять не погрузился в беспросветное равнодушие ко всем и всему вокруг.
Он улыбнулся мне навстречу. Но по всему было видно, что он устал от пережитых эмоций. Старцев предупреждал, что это естественно. Мне только и надо было убедиться, что положительные изменения не исчезли бесследно.
— Может тебе лучше прилечь, ты ведь устал?
— Ннннет, Миииилаааа….. А чччто… с …. — не договорив, Тарас указал рукой на свою бороду.
Я чуть не рассмеялась. А еще говорят, что внешность волнует только женщин. Оказывается, сильная половина человечества тоже бывает озабочена тем, как они выглядят.
— Тарас, бороду пришлось укоротить, чтобы обрабатывать рану. Это сделали еще в больнице. А Шувалов постарался привести ее в порядок. Но борода — это такие мелочи! Она отрастет и будет лучше, чем прежде.
Говоря это, я нежно гладила его бороду. А Мамаев почему-то задумался. Неужели он так расстроился из-за такого пустяка?
Но он потер висок, словно пытаясь что-то вспомнить.
— Шуууу-вааа-лооооов? — с трудом проговорил Тарас.
— Твой друг из Воронежа, — пыталась я помочь ему.
— Дааааа-ниии-лаааа, — наконец, произнес он и улыбнулся.
— Ну да, Данила Шувалов, — радостно поддержала я его. — А теперь отдохни. Для одного дня слишком много впечатлений.
Уговорив Мамаева прилечь, я оставалась рядом, пока он не задремал. Затем, оставив его с сиделкой, поспешила вниз. Меня переполняла радость и огромное желание поделиться ею с Элиной.
Преодолевая радостное волнение набираю ее номер.
— Эля, зря ты уехала так быстро… — она не дала мне договорить.
— Я все знаю! Мне уже звонил Валерий. Милана, я очень рада! И за Мамаева, и за тебя. Наконец-то все наладится.
— Элинка, — слезы мешали говорить, — если бы ты знала, какое это счастье услышать от него хоть несколько слов. Убедиться в том, что он выздоравливает. Что вспомнил меня. И тетушку свою. И Даже Шувалова.
— А меня? — в голосе Эли намек на обиду.
— Вот приедешь завтра утром, тогда и посмотрим, вспомнит ли он тебя.
Мне хотелось ее успокоить, но получилось, что я, как бывало раньше, слегка уколола ее. Это означало только одно — с выздоровлением Мамаева ко мне возвращалось мое обычное настроение.
По мере того, как Тарасу становилось все лучше, я постепенно возвращалась к обычной жизни.
Впервые за последние дни съездила в офис. Там дела шли со знаком «отлично». Отец прекрасно справлялся без меня. В какой-то момент я даже почувствовала себя лишней в своем офисе. Но благодарность преобладала над всеми другими чувствами.
Благодаря помощи отца, я могла целиком посвятить себя любимому человеку. А сейчас это было особенно необходимо. Мамаев со свойственным ему упорством хотел вспомнить все и сразу. И когда не находил ответа на возникший вопрос, обращался ко мне за разъяснениями.
Первые трудности возникли, когда я зашла к нему в комнату с Темушкой на
