и то с трудом.
Отталкивать его бесполезно, ведь он — чертова резинка, которая продолжает натягиваться с удвоенной силой.
Если я хочу сохранить контроль над собой, мне нужно впитать его в свою систему. Взять все в свои руки. Устать. А затем оттолкнуть его.
Конец.
Я хмыкаю, а он внимательно наблюдает за мной, словно пытаясь прочесть мои мысли.
Я не могу поверить, что делаю это.
— Если это случится, а это может быть только «если», — я встречаю его взгляд. — Никто не должен знать.
— Даже Джереми?
— Да.
— Даже твоя сестра? Она хороша общается с Киллом, и мы с ней ладим.
— Никто.
Его губы сжались в дудочку.
— Ладно.
— Мы будем встречаться только в том месте, о котором никто не знает.
— В моем пентхаусе. Я купил его недавно и до сих пор никому о нем не рассказал.
— Кроме Клары.
— Ты все еще ревнуешь к ней?
— Я не ревную.
— Как хочешь, мой цветок лотоса.
— Николай.
— Да, малыш?
— Не называй меня ни одним из этих прозвищ в присутствии других. Не веди себя на людях так, будто ты меня знаешь.
— Но почему? Я хочу с тобой общаться.
— Я не хочу. Мы не друзья, это только физическая связь.
— Это мы еще посмотрим.
— Что?
— Что? — повторяет он, делая вид, что не услышал. — Я хочу видеть тебя в течение всего дня.
— Разве у тебя нет учебы?
— Неважно.
— Твои глупые клубные замашки?
— Неважно.
— Ты забыл, что клуб моего брата враждует с твоим?
— Какое отношение ты имеешь к своему засранцу-брату?
— Он мой близнец.
— Все равно не понимаю, почему ты должен быть с ним вместе.
Я пристально смотрю на него. Николай не скрывает своего пренебрежения к Лэну, но он также не скрывает своей одержимости мной. Неужели он не видит, что мы одинаковые близнецы?
— На людях мы не знаем друг друга, Николай. Я серьезно.
— Отлично. Еще какие-нибудь диктаторские условия?
— Пока все. Я дам тебе знать, если придумаю что-нибудь еще.
— Раз уж мы покончили с этой глупостью. Настало время для моего условия, — он обхватывает пальцами мою шею. — Больше не убегай от меня. Если ты это сделаешь, я переверну весь мир, чтобы найти тебя. Теперь ты мой, малыш.
Николай
Сегодняшний день — идеальный рецепт насилия.
Все началось с того, что мы с Джером поехали на байках навстречу ветру и избили нескольких Змеев, сделав старомодную уборку на острове и преподав им несколько ценных уроков. Естественно, это включало в себя кровопролитие и переломанные кости.
Хотя в тот момент я чувствовал прилив сил, и Джереми пришлось останавливать меня, чтобы я не забил до смерти одного ублюдка, опьянение исчезло, как только мы вернулись в особняк.
Я спал в бассейне — извините, хотел сказать, медитировал, — но это не помешало мне скатиться в эту вызванную хаосом яму.
Бывают моменты, когда я в настроении уничтожить все — себя в том числе. Кайф без наркотиков. Безумие без смирительной рубашки.
И это своего рода психическое заболевание — по крайней мере, если верить высококлассным психиатрам, к которым меня отвезли родители, когда я в первый раз избил ребенка до полусмерти за то, что он назвал Мию немой. В возрасте десяти лет.
Очевидно, это нормально — чувствовать себя оскорбленным за свою сестру и хотеть разорвать другого ребенка из-за этого. Все испытывают гнев. Все в порядке, это нормально.
Ненормально, однако, то, что я настаивал на том, что ребенок должен умереть, ему нужно отрезать язык и засунуть его в глотку.
Да, это не понравилось никому из тех людей, одетых в белое, в той безупречной комнате. Даже моя мама, которая, черт возьми, является лидером русской мафии, была обеспокоена моими склонностями к насилию, которые проявились так рано.
Больше, чем в тот раз, когда я использовал свой писюн в качестве оружия.
Похоже, я часто так поступаю с моей дорогой мамой. Я бесконечно ее беспокою и, наверное, не даю ей спать по ночам, пока она думает о моих проделках. Тем не менее она поддерживает меня и часто смягчает голос, когда говорит, чтобы я был осторожнее, когда нахожусь в таком настроении.
Разрушительном настроении. Настроении, когда все заволакивает красной дымкой.
В таком настроении мир полон безликих людей с черными пластиковыми пакетами на голове, которые ждут, когда их забьют до смерти.
Настроении, когда все и вся действуют мне на нервы, и лучше держаться подальше от тех, кого я люблю, а именно от моих сестер, кузенов и Джереми.
Но Килл настоял на том, чтобы сразиться со мной сегодня. Он единственный, у кого не хватает мозговых клеток, чтобы избегать меня в таком состоянии, но, опять же, он всегда говорит, что со мной гораздо веселее, когда я вдыхаю в мир хаотичное насилие.
Это единственное время, когда он может со мной общаться, ведь он и сам немного псих.
Не поймите меня неправильно. Мне нравится это состояние, особенно сегодня утром, когда Джереми дал мне шанс приступить к этой захватывающей охоте на мерзких ублюдков и преподать им урок. Джереми знает, что мне нужно, вот почему он мой лучший друг.
Единственный друг, который может терпеть мое сумасшествие и дает мне методы противостоять тому, как мой хаотичный мозг давит на мое здравомыслие.
Я не послушный котенок вне этого состояния гипермании — я всегда буду хотеть избивать вещи ради спорта. Однако, по крайней мере, тогда я могу различать свои мысли. Я могу видеть мир в других цветах, кроме красного.
Могу распозновать черты людей.
У меня были маниакальные приступы с момента полового созревания, и я привык к этому. Настолько привык, что полностью контролирую ситуацию.
Сегодня все по-другому.
Сегодня я прыгнул с дерева, скатился с обрыва и упал с байка. Я плавал до тех пор, пока у меня чуть не случился сердечный приступ.
Но в этом-то и проблема. Мой пульс не снизился. Ни разу. Ни когда я пытался медленно вдыхать и выдыхать. Ни когда я заставлял себя оставаться неподвижным в течение… пяти минут.
Я, блять, не мог нормально дышать, и каждый раз, когда пытался, мои легкие наполнялись тем же гребаным красным туманом, который слепил мне глаза.
Каждую секунду каждой минуты я сгорал от желания избавиться от него. И в течение уже многих лет единственный способ сделать это — избивать людей до полусмерти.
Есть еще таблетки, но они, блять, не помогают. Они убивают мой разум,
