И Ирина с удовольствием включилась в царившую в ее квартире совершенно праздничную суету. Евстолия распоряжалась ею так же, как и всеми прочими, бесцеремонно гоняя по мелким поручениям. Петрухин и Шустрый притащили из кухни раскладной стол. Лев Николаевич, опустошив свой портфель и Иринин холодильник, хлопотал на кухне, с тарелками в руках птичкой летал из кухни в гостиную и обратно. Ей самой оставалось лишь подавать посуду, салфетки и объяснять, откуда принести недостающие стулья и что бокалов вообще нет, так получилось. После того как Евстолия сбегала домой за бокалами, салатами и холодцом, стол, к большому Ирининому удивлению, приобрел вполне божеский и даже соблазнительный вид. Ирина, украдкой следившая за Петрухиным, заметила, как он старается не смотреть на еду, наверняка мотался весь день без обеда — вдруг всколыхнулись в Ирине подзабытая за невостребованностью бабья жалось и желание накормить пришедшего с работы мужчину. Тьфу, наваждение! Еще чего не хватало. Есть кому накормить и без нее. Но от этой вполне логичной мысли она почему-то расстроилась и от Петрухина отвернулась.
Муравьиное снованье взад-вперед было прервано появлением на экране телевизора президента. Все, как по команде, упали за стол и замерли в предвкушении. О чем он говорил — никто не слушал. Но смотрели все очень внимательно. Ирина и Евстолия — потому что, как и все женщины страны, в нынешнего президента были немного влюблены, мужчины — потому что так полагалось. Президент, умница, все это понимал, поэтому был остроумен и краток. Когда на экране появился циферблат кремлевских курантов и большая стрелка, дрогнув, закрыла собой маленькую, Шустрый и Петрухин одновременно взялись за бутылку шампанского. В краткой, но убийственной дуэли взглядов победил представитель силовых структур. Одновременно с двенадцатым ударом часов шампанское зашипело и вырвалось на свободу. Хотя оно сделало это деликатно, Евстолия все же взвизгнула, ойкнула и, отшатнувшись, едва не упала на руки к профессору — исключительно потому, что дамам именно так полагается себя вести при открывании шампанского. Ирина эту традицию проигнорировала. Ей понравилось, как красиво Петрухин открыл бутылку. И как налил шампанское в бокалы — расчетливо и поровну, не пролив ни капли.
– Наверное, кто-то должен сказать тост… — оторвав взгляд от бокалов, которые быстро разбирали, сказала Ирина.
– Если позволите… — привстал и деликатно откашлялся Лев Николаевич. — Когда я был несколько моложе и, как все, наверное, в молодости, увлекался авторской песней, встречалась там одна фраза, как нельзя более уместная: «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались». Впервые в жизни я…
Но Шустрый не вытерпел и перебил его, тоже вскочив на ноги:
– Нет, я классный тост знаю! Вот если женщина идет по улице с гордо поднятой головой — значит у нее есть мужчина. Если женщина идет по улице и улыбается — значит, у нее будет мужчина. За женщин, которые улыбаются! За вас, Ирина Ивановна! Гусары пьют стоя!
Поскольку профессор так и оставался стоять с открытым ртом, то нехотя встал только Петрухин. Однако заметив, что Ирину тост покоробил, попытался исправить положение:
– А давайте просто за Новый год — а то мы так и не выпьем, шампанское не любит разговоров, как говорит у нас один майор.
Звон бокалов не сразу позволил Ирине различить трель телефонного звонка. Она метнулась в прихожую, где забыла трубку. Наверное, это Юлька! Или все же Рита! Но на определителе значился номер Валентина. Секунду поколебавшись, Ирина сняла трубку — она же решила, что поговорит с ним, хватит этих дурацких игр. Вот она и поговорит.
– Да, Валентин, я слушаю.
– Ты чего трубку взяла? — удивился муж.
– А что — не надо было? — в свою очередь удивилась Ирина. — Зачем тогда звонишь?
– Нет, я не то хотел сказать, ты же трубку не берешь. Я просто так позвонил, а вдруг…
– Ну вот я и — вдруг, — засмеялась Ирина и опять удивилась легкости, с которой говорит. А где всегдашняя злость, которая накатывала против ее воли, где досадный ком в горле, мешающий говорить?! А нету! — Ты чего хотел-то?
– Я? — удивился муж. — А, да… Поздравить. С Новым годом.
– Спасибо, — поблагодарила Ирина и вежливо добавила: — И тебя тоже с Новым годом!
Помолчали.
– Юлька звонила? — спросил Валентин Рудольфович. — Как она там?
– Она не звонила, они в Африке. Не то в Кейптауне, не то где-то в пустыне. Она письмо прислала, цветы, шампанское, фотографию и еще рамочку смешную, говорящую, — с удовольствием перечислила Ирина. — У них с Аланом все хорошо.
– А мне не звонит. И не пишет. Тоже меня вычеркнула. Ты бы объяснила ей… — тяжело сказал Литвиненко и замолчал.
Ирина тоже молчала, прислушиваясь к взрывам хохота из гостиной. Интересно, это их юмористы из телевизора так смешат или обходятся своими силами? Ей вдруг очень захотелось вернуться за стол, смеяться вместе со всеми и пить шампанское. И съесть что-нибудь, если еще что-то осталось, пока она тут…
– Кто там у тебя? — вдруг спросил муж. — Телевизор? Или гости?
– Телевизор, Валя, какие у меня могут быть гости, — соврала Ирина. — Ну ладно, давай, если будут дела — созвонимся. — И аккуратно положила трубку.
– О Ирочка вернулась! — завопила Евстолия, и все радостно загудели. — Тогда второй тост! Оказывается, у нас есть еще бутылка шампанского — Олег принес!
– А как иначе? Я не жлоб, чтобы к даме в праздник с пустыми руками, — подхватил Олег и выразительно посмотрел на Петрухина.
Петрухин насупился, и Ирина увидела, как он сжал кулаки, но тут же, будто устыдившись, спрятал руки под стол. Детство человечества, честное слово, развеселилась она.
– Теперь моя очередь произносить тост! — нахально узурпировала трибуну Евстолия. — Дорогие мужчины, я предлагаю выпить за тот счастливый случай, который свел нас за этим столом, и за то, чтобы в наступившем году нам всем…
Однако, чего именно хотела пожелать Евстолия присутствующим в новом году, так и осталось тайной, покрытой мраком, потому что ее блистательная речь была в самом начале неожиданно прервана душераздирающим криком, раздавшимся с лестничной площадки. Старший лейтенант Петрухин, как и положено, отреагировал мгновенно: отбросив стул, он бросился к дверям. За ним, с удивительным проворством опередив всех, как на крыльях полетела Евстолия, а уже следом выстроились в коридоре озадаченная Ирина, испуганный профессор и раздосадованный Шустрый. За дверью в дыму метался некий гражданин в костюме Деда Мороза, тщетно пытаясь сорвать с себя бороду и усы. Они были намертво приделаны к красной шапке с меховым отворотом, которая, в свою очередь, зацепилась за воротник.
