Ознакомительная версия.
– Думаю, что рабочий день кончен, а у меня еще дел до черта.
Евгений невесело усмехнулся:
– Хотелось бы мне посмотреть на тебя лет через десять, да вряд ли это получится. Ладно, Андрей Ильич, будь, дорогой! Может, еще когда пересечемся, хотя лично я этому верю слабо, – небрежно ткнулся своим бокалом в лебедевский, опрокинул в себя залпом «Black label», поднялся, слегка пошатнулся и, стараясь твердо ступать, двинулся к двери.
– Может, дать водителя?
– Бывало и хуже, – а у порога оглянулся и с пьяной ухмылкой добавил: – Будем считать, задушевной беседы не получилось. Может, оно и к лучшему, налегке отчаливать легче. Бывай! А на чеканочку ту поглядывай чаще, не повредит: пьющие люди пьянеют быстро и часто несут чепуху, пыжась казаться глубокомысленными.
...Через неделю Егорин вылетел в Мадрид. В аэропорту Шереметьево за пассажиром незаметным хвостом болтался белобрысый малый, с виду похожий на моль. Убедившись, что самолет взлетел, моль вытащила мобильный, постучала по кнопкам и доложилась, что все в порядке.
* * *
Дни бежали за днями, месяцы прессовались в часы. «Оле-фарма» вопреки всем прогнозам выиграла тендер на госзаказ. Президент холдинга был доволен, как, впрочем, остался довольным и депутат. Стороны выполнили свои обязательства, все прошло согласно договоренности, по плану, – как обычно. Жить в мире и быть не от мира сего – глупо, недостойно умного, предприимчивого человека. Скандал с самоубийством бывшего главбуха раздуть не удалось никому. Следователь оказался неглупым, дотошным и, как ни странно, быстро докопался до сути, сняв с Лебедева и подозрения, и необходимость являться в прокуренный кабинет для дачи свидетельских показаний. Рекламное агентство, которое сосватал Козел, сослужило «Оле-фарме» хорошую службу. Андрей Ильич взял толковых ребят себе на заметку, а с владельцем «Контакта» провел деловую встречу за ресторанным столом tet-a-tet. Заказчик и исполнитель остались друг другом довольны.
Лебедев работал по пятнадцать часов ежедневно, исключая иногда воскресенья. Выматывался, под ночь валился с ног, под утро вскакивал, наслаждался этим безумным ритмом и рвался в завтрашний день, отбрасывая день вчерашний как отработанный материал. Только иногда, просыпаясь внезапно ночью, среди вороха нахлынувших мыслей о предстоящих делах старательно гнал от себя одну, не имевшую к бизнесу отношения никакого: он – взрослый, успешный, не зависимый ни от кого человек – трусливо пытается от себя убежать.
...Двадцатого июня с утра накрапывал дождь. Потом затих, воздух заполнился влагой, как мочалка – бодрящим гелем для душа. И человек, бывший в замоте весь день накануне, взбодрился. До полудня плотно, с аппетитом позавтракал, поработал с бумагами, сделал кое-какие звонки. А в час ударило молнией: сегодня пятая годовщина смерти Полины. Как же можно было забыть, идиот! Не так уж много у него долгов, чтобы не помнить о самом главном. Андрей в пару минут собрался и двинул одиночкой к Духовскому переулку.
У памятника в вазе живые цветы, окрашенная ограда, сухие листья выметены до одного – старательная Марья Ивановна честно отрабатывала свою сотню долларов в месяц. Лебедев воткнул в банку охапку пионов, сел на лавку и тупо уставился перед собой. С фарфоровой фотографии весело смотрела красивая девушка. Мыслей в лебедевской голове не возникало никаких, кроме единственной: какой свежий здесь воздух. А может, молчальник на лавке просто их гнал от себя, ведь тогда пришлось бы пересматривать многое в собственной жизни. Неумение заарканить счастье, вину, что память оказалась короткой, проклятый талант к одиночеству, постыдный страх перед будущим и еще многое, о чем так думается человеку в подобных местах. Другой бы наверняка и размышлял: о жизни, о смерти, о скоротечности суетливого бытия. Тут все способствует философии – тишина, застывшее время, воздух, который прочищает мозги. Однако Лебедев все это презирал, полагая, что к кладбищенской философии склонны одни старики да неудачники, и потому никогда здесь не рефлексировал.
Он озабоченно посмотрел на цветы в пустой банке. Если поднимется ветер, букет опрокинется. А жаль, потому что Поля любила пионы. Делать нечего, придется идти.
Вода из крана едва капала, но куцая очередь не расходилась, терпеливо ждала. Впереди дедок с лейкой недовольно ворчал, что кругом бардак и придется двигать к другой колонке. Рядом отмалчивались, больше прислушиваясь к монотонным каплям, чем к разумным советам. Теряя терпение, дед развернулся вполоборота и начал ругать кладбищенское начальство, которое на людском горе гребет деньги лопатой, а обеспечить народ водой жлобится. Затем ворчун обернулся лицом и принялся дотошно объяснять, как пройти к другому крану. Дед втолковывал это Лебедеву, но косился почему-то за его плечо. Потом ласково улыбнулся и добавил:
– Иди, милая, тут быстрее состаришься, чем наполнишь свою тару. А хочешь, я покажу дорогу? Мне лишний раз пройтись – в удовольствие, движение – жизнь.
– Нет, спасибо, – раздался за спиной знакомый до одури голос. – Я сама.
Андрей Ильич обернулся. Перед ним с пустой пластиковой бутылкой стояла та, кто, добросовестно выполнив нелепый заказ, прихватила в счет оплаты разум заказчика. И это было единственной – непредвиденной – ошибкой в их договоре.
Он проснулся от холода. Узкая оконная створка распахнулась настежь, и тонкая штора надувалась ветром, как парус, по подоконнику барабанил дождь, на полу валялся скомканный плед. А в макушку вцепилась рыжая тень и, взрезая черепную коробку, сипела в ухо: сукин сын, сукин сын, сукин сын... Проклятый лис снова принялся за свои садистские штучки. Лебедев потряс головой, освобождаясь от бредового сна, наклонился за пледом, плотно укутался. От этих нехитрых манипуляций к горлу подступила тошнота. За чашку горячего крепкого кофе сейчас не жалко было отдать половину оставшихся лет. Вспомнилась вдруг Татьяна. От всей истории с ней в памяти остались гудение кофемолки да торчащий арбузом живот на полу, остальное забылось. Или хотелось забыть. Из гостиной донесся бой напольных часов, пять ударов. «Какой идиот всем внушил, что чужая душа – потемки? При желании и некотором напряжении мозговых извилин чужая просматривается вполне сносно, а вот в собственной – полный мрак и ни хрена не разобрать даже с лупой». Ветер за окном, кажется, стих, зато дождь отрабатывал за двоих, грозя затопить не только асфальт, но и пол в спальне. «Может, пойти к психоневрологу? Рассказать, что случилось пять лет назад, посоветоваться, как выкрутиться из нынешней ситуации, попросить лекарство от дури? – Он брезгливо поморщился. – Лучше сразу дать дуба, чем плакаться кому-то в жилетку». В нос ударил крепкий кофейный дух, от которого приятно защекотало в носу и вздыбилась нетерпеливо душа.
Ознакомительная версия.
