В нем больше нет ни страха, ни горечи, ни боли. Он сдался, принял свою участь, и теперь, выслушав мои догадки и умозаключения с абсолютным безразличием, он, тяжело вздохнув, переводит пустой взгляд в мелкое окно под потолком.
— Я разрабатывал это лекарство больше трех лет. Больше трех лет ходил по всем инстанциям, выпрашивая финансирование для исследований. Но никто не откликался. Все мои эксперименты на животных проваливались. Только один оказался успешным: я исследовал препарат на своей собаке… незначительные побочные эффекты… пес выжил, более того его организм стал невосприимчив к менингококковой инфекции. Мне казалось, это прорыв. Но меня все равно не услышали. Никто не впечатлился… — Ученый замолкает, хмурится, опускает глаза.
Я нетерпеливо ерзаю на стуле, мне дали всего десять минут, но поторапливать учёного мне не хочется.
— Вы сдались? — Аккуратно спрашиваю, подталкивая мужчину к продолжению.
— Нет. Наоборот. У меня родилась дочь. Мы с ее матерью не были женаты, да и жили они в другой стране… Она родилась со смертельным диагнозом. Спинальная мышечная атрофия. Есть лишь одно лекарство, способное вылечить этот недуг. Один укол стоимостью более двух миллионов долларов… Я знал, что могу заработать эти деньги. Если бы мой новый препарат утвердили, я бы спас своего ребенка. Но мне не позволяли даже проводить исследования, побочные эффекты казались слишком серьезными. Я искал поддержки везде, где только можно было, здесь и за границей. Я испытал препарат на себе, чтобы доказать его эффективность и безопасность. Но все было зря… — Матвеев переводит дыхание и продолжает. — Я уже почти потерял надежду, но на меня вдруг вышел один человек. Он готов был дать мне нужную сумму за образец препарата. Он покупал идею, я отказывался от всех прав на нее. Тогда мне было уже все равно, я хотел лишь одного — спасти дочь. Отдал, не задумываясь. Я не знал, во что это все выльется…
Матвеев негромко всхлипывает. Я сглатываю, облизываю пересохшие губы, кошусь на часы на руке.
— Что это был за человек? — Спрашиваю тихо, но твердо, наклоняясь ближе к ученому.
Матвеев трясет головой. По щекам катятся крупные слезы. Мое сердце сжимается от боли.
— Если я скажу… я умру сегодня же…
Распахивается дверь.
— Время вышло. — Нервно озираясь, быстро говорит Глеб.
Я хватаю Матвеева за руки. Умоляюще заглядываю в глаза.
— А если не скажете, умрет еще очень много невинных людей. Ваше лекарство попало не в те руки. Разве оно должно было убивать?! — Проникновенно шепчу я.
Матвеев опускает голову ниже. Выхватывает руки, сцепленные наручниками, из моих рук. Закрывает лицо ладонями.
— Агата. — Слышу нетерпеливое рычание Глеба за спиной.
— Еще минуту. — Раздраженно бросаю, даже не поворачивая головы.
Глеб резко хлопает дверью, подходит к ученому. Хватает его за локоть и ведет на выход.
— Глеб, пожалуйста… — Делаю последнюю попытку, выскакивая за ними, но Глеб не реагирует.
— Даниил Григорьевич, вы еще можете все исправить. — Кричу в след ученому. — Просто назовите имя!
Глеб останавливается, бросает на меня угрожающий взгляд через плечо, дергает ученого, заставляя идти, но тот вдруг замирает.
Оборачивается, смотрит на меня несколько секунд. Вздыхает так, будто проиграл в долгой-долгой борьбе с самим собой, и тихо говорит. Говорит одно единственное слово. Но самое нужное.
— Филиппов.
Отшатываюсь, внезапно теряя равновесие. Глеб толкает ученого в плечо, все больше раздражаясь, и уводит прочь.
Опираюсь на стену. Достаю из кармана диктофон и отключаю.
Смотрю перед собой расфокусированным взглядом.
Филиппов. Не может быть.
В неверии трясу головой, но все складывается.
Филиппов — владелец крупной фармацевтической компании. Любимый всеми меценат. Кто на него подумает?
Добрейшей души человек… Благотворитель.
Но чего он добивается?
Он захотел скомпрометировать власть и… сам стать властью?
Надо ж, до чего все тщательно и умно продумано. Эпидемия, вызывающая хаос и недоверие ко властям, не способным позаботиться о своих подопечных. Но нулевая смертность, людские ресурсы остаются сохранены.
«Организация», выставляющая в невыгодном свете судебную систему и всю деятельность органов безопасности.
И в конце концов теракт, уничтожающий репутацию президента.
Все сходится.
«Калидус в алкоголе?» — Вспоминается скепсис Тимура. А за ним и настойчивый взгляд Александра Филиппова, протягивающий мне бокал с шампанским.
Все сходится.
Все так.
Достаю из кармана телефон. Набираю номер Вадима, но женский голос отвечает, что абонент не доступен. Оставляю голосовое сообщение с просьбой срочно позвонить.
Неуверенно шагаю по коридору. Не знаю, что теперь делать со всей этой информацией. Должна ли я рассказать все генералу, или должна дождаться Вадима?
Подхожу к кабинету Виктора Сергеевича, и немного помешкав, вхожу, однако сидящая за столом секретарша сообщает, что начальника нет на работе и не будет до завтра.
Мне не остается ничего другого, как вернуться в больницу и дождаться звонка Вадима. Спускаюсь вниз, выхожу из здания, набирая номер такси, но тут же сбрасываю звонок, видя, как ко мне быстрой походкой торопится Тимур.
— Агата, ну наконец-то. — Облегченно выдыхает Тимур, подходит ближе, и обеспокоенно оглядывает меня. — На тебе лица нет. Что-то случилось?
— Нет. Все в порядке. Спасибо, что подождал. — Стараюсь улыбнуться. — Отвезешь меня обратно в больницу?
— Конечно. — Отвечает Тимур и берет меня под руку, провожая к машине.
— Зачем ты туда ходила? — Допытывается Тимур по дороге. — Что за срочность такая?
Я задумчиво кручу в руках диктофон, глядя вперед.
— Нужно было кое с кем поговорить. — Расплывчато отвечаю я. Не то, чтобы я не доверяла Тимуру, но в свете последних открытий, я опасаюсь говорить о новых сведеньях кому-либо, кроме Вадима.
Тимур вздыхает, понимая, что я не настроена с ним делиться, и молча, уставившись в лобовое окно, продолжает ехать.
Машина едет прямо, тихо и плавно, в редком потоке других автомобилей. Но вдруг резко дергается и виляет.
Все происходит так быстро, что я успеваю ничего понять.
Прижавший нас справа черный автомобиль с тонированными стеклами, врезается в боковую дверь. Машина прижимается к разделительному отбойнику. Я слышу скрип, хруст сжимаемого железа, свист, ругань Тимура.
Вжимаю голову в плечи.
Резко выкрутив руль, Тимур жмет на газ, вырывается из захвата, но автомобиль таранит нас сзади.
Я в панике сжимаюсь, вертя головой туда-сюда.
Что происходит? Что происходит???
Сердце грохочет, как ошалелое, но я не слышу его ударов, лишь чувствую, как разрывается грудная клетка.
Слишком шумно. Слишком страшно.
Разделительная полоса исчезает, конфигурация дороги меняется, в это же время черный автомобиль снова обходит нас справа, заставляя выехать на встречку.
Как в замедленной сьемке замечаю, как тонированное окно опускается.
Последнее, что я вижу, — это смотрящее в мое лицо дуло пистолета.
Не успеваю ни о чем подумать. Не успеваю что-либо предпринять.
Яростный шум сливается в один сплошной гул.
Машина виляет. Я слышу хлопок и чувствую резкую боль где-то в районе шеи.
Больше не вижу. Темнота в моих глазах разрезается лишь редкими яркими вспышками.
Я слышу чей-то крик, но не знаю кому он принадлежит.
Я не могу сделать вдох.
Автомобиль бросает из стороны в сторону, затем заносит, переворачивает.
Меня швыряет по салону. Я бьюсь головой, ломаю ребра. Я отчетливо слышу хруст своих костей.
Не могу дышать. Хриплю, прижимая руку к шее, откуда быстро вытекает моя теплая кровь. Мне так больно, будто во мне полыхает яростное пламя. Оно разрывает мое тело на куски, жжет. Тело больше не слушается. Глаза не открываются.
Уши закладывает противным свистом. А потом все… Шум утихает.
Наступает тишина.
