Ознакомительная версия.
Налил полстакана водки и выпил залпом. Как воду. Закрыл глаза. Постоял так несколько секунд, перевел дыхание, медленно поднял свой стул, поставил на место и сел.
Катька стояла, не шевелясь, потрясенно следя за каждым его движением.
– Садись, – приказал он, глянув на нее черными бездонными зрачками, поглотившими радужку глаз.
Незрячими руками, так и не сводя с него взгляда, нащупала свой стул за спиной, поставила и села.
– У меня нет никого на свете, кроме тебя, – отведя от нее взгляд, сказал голосом, перегоревшим от боли в пепел. – Я хочу тебя лет с четырнадцати, а полюбил в тот момент, когда ты затащила меня избитого под бабкину кровать. И ждал все эти годы. Надеялся. Я могу взять все, что ты предлагаешь, и знаю, мы бы хорошо жили, но мне этого мало. Я – беспризорник, шпана дворовая, сын конченых алкоголиков, отброс общества с рождения, и именно поэтому, еще в детстве, поклялся, что никогда и никому не позволю себя унижать. Жить с тобой, ложиться в одну постель, заниматься любовью и знать, что ты меня не любишь и не сможешь полюбить, это унижение. И это убьет, предварительно исковеркав, изгадив, все, что у нас есть, мы потеряем друг друга.
Катерина смотрела на него, беззвучно катились слезы по щекам, и она чувствовала себя виноватой! Виноватой, виноватой! Ненавидела себя в тот момент! И жить не хотелось, так это убивающе непереносимо тошно было!
– Что нам делать? – шепотом спросила она, забывая вытирать слезы, которые, стекая по щекам, собирались в большую каплю на подбородке и шлепались на ее сцепленные замком ладони, обжигая, как кипяток.
Как было всегда, все эти годы – только он и мог сказать, придумать и ответить на этот вопрос. Тим смотрел на нее, и перегоревший в пепел взгляд менялся на стариковскую мудрость.
– Ничего не делать. Жить дальше.
А казалось, что огромный ржавый крючок подцепил все ее внутренности и тянет через разрывающееся горло. Это было больно, больно, больно!! И нечем дышать, а сердце уже разлетелось на тысячу ошметков, и сейчас, вот прямо сейчас, она умрет!
Не умерла. А пытки только начинались.
– Катька! – с громким жизнеутверждающим возгласом влетела в комнату соседка Надя и затормозила на пороге, увидев гостя. – О, ты не одна!
А великий лицедей Тимофей в пару секунд изменил выражение лица, спрятав истинные переживания за привычной маской мужской приветливой заинтересованности.
– Как я понял, это твоя знаменитая соседка Надежда, – с максимальной любезностью и мужским обаянием, включенным на всю мощность, выговорил он.
– А если я не ошибаюсь, – нырнула с удовольствием во флирт Надюха, в прямом смысле слова «с порога», – это известный и легендарный брат?
– Тимофей, – представился парень, поднимаясь со стула.
– О, да у вас тут пир горой! – покачивая призывно бедрами, поднесла она себя к столу.
– Прошу, – широким жестом пригласил он, демонстративно оглядев ее оценивающим взглядом с ног до головы, изобразив восхищение увиденным и по достоинству оцененным.
Просить было лишним, Надька уже присутствовала в полном объеме и за столом, и в игре мальчики-девочки.
Слухи в общаге разносятся быстрее и жарче лесного пожара, и через полчаса к ним в комнату потянулся народ, знакомый и очарованный Тимофеем с Нового года.
Выпивка, веселье, музыка набирали обороты и масштабность. Надька и парочка девушек, образовавшихся незаметно в халявном застолье, выдавали гостю откровенные авансы, а Катерина понемногу смещалась на задник декораций, отодвигаемая шумной, все прибывающей компанией.
Чтобы занять себя и отвлечься от непроходящей боли и горя черного, взялась мыть тарелки, таская их на кухню и, чистыми, обратно. В одну из таких ходок Надька вызвалась ей помочь, но, как выяснилось, имела иные планы, гораздо более интересные и занимательные, чем мытье посуды, – поговорить.
– Ну, ты, Катька, и партизанка! Год вместе живем, а ты и не намекнула даже, какой у тебя потрясающий брат!
Та неопределенно пожала плечами, говорить было трудно, горло не слушалось, и хотелось, чтобы подруга отстала поскорей.
– Слушай, он такой сексуальный! А фигура! Полный отпад, зашибись! Слушай, ты не против, если я с ним…
Катерина повторила пожимание плечами, жест, подразумевающий равнодушие.
Она была против! Еще как против! Но это уже ничего не меняло!
Больше всего хотелось сейчас сбежать, хоть куда, лучше всего на крайний край света, и найти там большой куст, спрятаться в нем, плакать и не высовываться!
Пытка в исполнении инквизитора Надьки продолжалась:
– Ты тогда переночуй сегодня у девчонок своих, ладно? А я сейчас толпу разгоню по-быстрому! И уберу в комнате сама, обещаю!
И, в предвкушении предстоящих сексуальных радостей, быстро вернулась в комнату осуществлять план соблазнения.
Катька высунулась по пояс в кухонное окно и стала дышать изо всей силы легких, чувствуя накатывающую волнами тошноту. Ей ничто не поможет!! Это надо просто пережить! Секунда за секундой, минута за минутой, час за часом, отсчитывая их в голове – раз, два, три…
Пе-Ре-Жить!!
Он прав! Будь ты неладна, жизнь распроклятая, отнимающая у нее всех, кого она любит, – прав тысячу раз!! Она жизни без него не представляла, не могла, умерла бы за него не задумываясь, любила его всеми потрохами, каждой клеткой! Но не как мужчину, не как любимого мужчину!
Но почему?! Почему?!
Единственный, родной, защита, опора, учитель, друг, отец, брат – стена! Единственный! Она не хотела его ни с кем делить, ни в одном аспекте жизни!
Катька бродила по этажам затихающей постепенно, ближе к утру, общаги, пряталась от неугомонных полуночников в уединенных закутках, думала, задавала себе безответные вопросы, разрывала сердце обидой и претензией к жизни.
Что-то неведомое, темное, какой-то скрытый мазохизм притащил ее, как на веревочке, к дверям комнаты. Никто не утруждал себя попытками вести себя тихо и что-то скрывать, и со всей явственностью из-за двери доносились звуки горячего сексуального действия, находящегося в полном разгаре.
Катька села на пол, вытянула ноги, привалившись спиной к стене, зажала рот двумя ладонями и выла раненой волчицей от боли и безысходности.
Жизнь кончилась.
В тот момент для нее, Катерины Воронцовой, жизнь кончилась!
«Киоск звукозаписи, около пляжа, жизнь кончилась, началась распродажа!» – Вознесенский знал, о чем говорил.
В своем слепом переживаемом горе не услышала, что звуки активных сексуальных действий прекратились. Почувствовала перемену в пространстве вокруг себя, когда дверь открылась и вышел Тим. Босиком, с голым торсом, в одних джинсах.
Ознакомительная версия.
