в щеки. Это старые фотографии, сделанные в другом городе, но сердце предательски сжимается при взгляде на них… Он так на нее смотрит… С мужским интересом, обожанием… Во рту пересыхает, а в груди щемит от боли… Когда все это кончится? Не могу больше терпеть… Ну, сколько можно?
– Зойка, произошло ужасное, – побледневший Роберт подходит ближе.
– Говори, что? Ресторан? Его сожгли или…
– Убит покровитель Киры. Подозревают ее.
Зоя.
– О боже, – только и успеваю вскрикнуть. – От нее что угодно можно ожидать.
– Зоя, а что случилось? Ты какая-то бледная, – прищуривается Роберт.
Губы дрожат, а перед глазами, как живые стоят картинки обнимающейся пары… Очень больно… Так больно, что трудно дышать. Понимаю, что все это в прошлом, и когда-то Роберт был не моим… Но… Оказывается, я жуткая собственница. Не представляю, как это – делить своего мужчину еще с кем-то… Застывшая на моем лице растерянная тоскливая маска говорит красноречивее слов. Роберт медленно забирает смартфон из моих рук и произносит:
– Вот дрянь… Зой, я никогда не любил ее. У нас и было-то… Пару раз. Я ничего не обещал, не планировал, не думал о ней.
– Зато она думала. Брошенная женщина – это бомба замедленного действия, Роб. Я не знаю, как теперь нам жить? Она когда-нибудь успокоится?
– Ты меня не услышала, Зайка? Георгия Уткина убили. В момент гибели с ним находилась Кира. Она первая подозреваемая. Все кончилось, Зой.
– Как ты узнал об этом? И как это отразится на нас? Роб… А ведь мы тоже можем попасть под подозрение следователя?
– Мне позвонил Шевелев. Нас, безусловно, вызовут. Но у нас же алиби, ты забыла? Мы находились на заседании суда, нас все видели. Не понимаю, как она могла убить такого борова?
– Теперь ты за нее переживаешь? Может, давай заплатим Либерману? Пусть и ее вытаскивает? – цежу сколь зубы.
– Плевать мне на нее! Зой, я не хочу ругаться из-за дрянного человека. И помогать ей не стану, хоть она и…
– Договаривай, что она?
Тошнота некстати подкатывает к горлу, в глазах темнеет от голода и обиды. Парковка возле судебного департамента стремительно пустеет – машины уезжают, оставляя в воздухе пары топлива. Я ничего не хочу… Устала от беготни по судам, Шевелева, Либермана, Роберта и его бывшей…
– Она попросила один звонок, Зой. Шевелев ведет наше дело, логично, что он взялся расследовать гибель Уткина.
– Не передергивай на Шевелева, Зайченко! Что она хотела?
– Клялась, что не убивала толстяка. Она ушла в душ, но когда вернулась, Георгий уже был мертвым.
– Никакой помощи она от нас не получит.
– Я ответил так же. И это мое решение, что бы ты ни думала.
– Роб, а что с нашим рестораном? Ты не звонил инспектору?
– Поедем к нему. Я почти уверен, что их липовые предписания теперь не стоят и выеденного яйца.
– Сначала мне нужно поесть, – вздыхаю вымученно.
– Тогда едем к «Шариповым». Мама будет счастлива, да и Мишутка без нас заскучал.
– Такие уж у него родители – деловые колбасятины, – с грустью улыбаюсь я.
– Зой, прежде чем мы поедем, давай договоримся, – произносит Роб, ища моего взгляда.
Какие у него красивые глаза – карие с девчоночьими ресницами… В таких легко утонуть. Легко отдать ему сердце и наблюдать, как он уносит его в неизвестность. Что я от него требую? Переписать прошлое и стать монахом? Глупости… Почему же так больно даже думать о другой? Не хочу представлять их вместе. Не хочу вообще представлять его с кем-то другим…
– Валяй, муж.
– Зой, мне тоже было больно слышать признания Крестовского в зале суда. Он и правда тебя любил.
– Глупости! Такого просто не может быть.
– Не перебивай меня, крошка. Он правда был в тебя влюблен. Потому что невозможно пройти мимо тебя. Твои глаза как ведьмин омут, твои губы, они… Я сразу пропал, Зой. У каждого из нас было собственное прошлое, пусть оно там и остается. Давай доверять друг другу? Я никогда тебя не подведу. И ты…
– Роб, я… Я есть хочу! Так сильно, что тошнит.
– И это все, что ты мне скажешь в ответ на мою пламенную речь? – Зайченко откладывает трость и прижимает меня к груди. – Только ты теперь, Зой… Одна ты…
– Я согласна, муж. Согласна забыть и оставить Киру и… прошлое. Помогать ей не стану, но… Попробую забыть. Я бы съела соленые огурцы с пахлавой твоей мамы.
– Ты серьезно?
– Да.
– Прыгай за руль, а я звоню маме.
Гаяне Ивановна ждет нас во всеоружии. Стол ломится от вкусной еды – шулюма, люля-кебаб, овощей на гриле, пахлавы. Мишенька бежит в наши с Робом объятия и по очереди впечатывается влажными губками в наши склоненные лица. Роб подхватывает сынишку на руки и крепко прижимает к груди.
– Робушка, а трость? – протягивает Гаяне Ивановна. – Ты как, сынок? Боюсь, не удержишь внучка.
– Все нормально, мама. Мне уже лучше. Никита договорился о реабилитации в Германии, закончим все наши дела, и поеду.
– Ох, молодежь! Когда уже все это закончится? Упыри эти крови-то напьются или как? – возмущается дядя Коля, раскладывая приборы. – Зоя, ну-ка кушать! А то стоишь зеленая.
– Пап, Киру обвиняют в убийстве Уткина, – произносит Роберт, помогая мне устроиться на стуле.
– Поделом ей… Хотя… Царствие небесное и вечный покой. Нельзя радоваться чужому горю, он все-таки чей-то сын, и отец…
Я с наслаждением удовлетворяю желание отведать медовую пахлаву вприкуску с соленым огурцом. Кормлю Мишутку мясом со свежими овощами и немного успокаиваюсь. Мы забываем о проблемах и сидим в теплом семейном кругу, обсуждая дела папули и наше будущее. Гаяне Ивановна как бы между прочим расспрашивает меня об украшениях. Я лишь улыбаюсь, понимая, что свекровь уже озадачилась покупкой подарка на рождение малыша. А потом кто-то звонит Роберту. Он никуда не уходит – отвечает в нашем присутствии. Его лицо озаряется улыбкой, в глазах загорается счастливый блеск.
– Что, Робушка! Сынок, что произошло?
– Звонил инспектор. Из-за гибели Уткина все предписания сняли. Никто теперь не хочет вредить нам. Он щедро платил им за липовые отчеты, а теперь… Инспектор ждет нас завтра, чтобы отдать документы, разрешающие деятельность. Зойка, я завтра могу выйти на работу!
– Наринэ, Ануш, шампанское несите! – кричит Гаяне Ивановна официанткам. – Я очень рада, сынок. Слава богу, черная полоса закончилась. Ну, или… Заканчивается. И с папой Зои все будет хорошо, я уверена.
– Ваши приехали, Зоя Филипповна! Я могу одевать малышку? – улыбающаяся медсестра поднимает на меня взгляд, а потом
