его губам. Около секунды я прижималась к твёрдому гранитному камню, а потом он что-то прорычал и неистово сжал меня в объятиях. Накрыл губы поцелуем, терзая их, даря выход эмоциям.
Я застонала, когда его губы переместились к шее, а руки сжали нежную кожу. Чувства зашкаливали до предела. Мне было так хорошо, что я не могла выразить словами. Но сов и не нужно было.
Были только мы. Мужчина и женщина.
Грозовский подхватил меня на руки и пронёс пару шагов. А потом я оказалась прижата к мягкому матрацу. Сверху нависал Рома, смотря на меня своими необычными глазами, в которых царил голод похлеще моего.
— Ты пожалеешь, — прикрыл глаза. — Просто выпей сок и ложись отдыхать. Я буду рядом! И… помогу тебе ещё раз, если ты чувствуешь необходимость в этом.
Его татуированные руки с закатанными рукавами располагались по обеим сторонам от моего лица. И я не чувствовала себя, словно взаперти. Наоборот, — ощущала правильность происходящего. Я там, где должна быть. С тем, с кем нужно.
— Не пожалею, я точно знаю, чего хочу. — уверенно произнесла я, глядя в космос его глаз.
— Завтра ты так не будешь говорить. — сжал губы в упрямую линию.
— Рома! — возмущенно.
Он не дал мне продолжить. Протянул руку в сторону, схватил одеяло и завернул меня в него, словно в кокон. Я запыхтела, как ёжик, выдыхая гневный воздух из носа.
— Ты опасна для общества, Снежина! Коварная женщина! Лежи тут и помалкивай.
И быстро ушёл. Что очень походило на побег. От самого себя.
Но сдаваться я не собиралась. Я точно решила для себя, чего хочу. И добьюсь этого любой ценой.
— Чай с ромашкой и чабрецом. Может, хоть немного поможет.
Рома поставил на столик у камина чашку с горячим напитком и посмотрел на меня со смесью затаённой грусти и желания.
— Не буду, спасибо. — буркнула я, плотнее кутаясь в кокон.
— Я думал, ты давно выбралась из бутербродика, — улыбнулся краешком губ.
Я промолчала и демонстративно отвернулась от Грозовского.
Пока его не было, я успела передумать тысячу дум, но главной так и осталась злость на Дракона. То бегал за мной и чуть ли не на каждом шагу уговаривал быть с ним, а потом на ушко шептал, что он хочет со мной сделать, а когда я добровольно иду к нему в руки — сбегает.
— Ну, иди сюда. — ласково произнёс парень и присел рядом, притягивая к себе прямо в одеяле. — Уже успела себя накрутить? По лицу вижу, — вздохнул. — Тебя опоили женским возбудителем, Юль.
От такого заявления я даже обижаться перестала, а мои скакнувшие вверх гормоны, стоило ему приблизиться, немного поутихли.
— В смысле опоили? Кому это нуж…
И замолчала.
А ведь Таня меня предупреждала… Андрей со своим коктейлем! Вот козлина! Своими руками придушу, если ещё хоть раз увижу его поблизости.
— Много кому. — безрадостно ответил Рома. — Я привёз тебя сюда как раз таки поэтому. Рассказать всё, как есть. Тебе угрожает опасность.
— Тебя опередили.
— Кто? — сухо.
— Таня Соловьёва. Честно, я была удивлена.
Сидеть вот так вот на диване у горящего камина в объятиях Грозовского, оказалось, на удивление, приятно. Даже слишком.
Возбуждение, вызванное коктейлем, никуда не делось, и я также мучилась от желания притянуть к себе парня и взять «командование» на себя, а также от учащенного дыхания и сердцебиения, не говоря уже о жаре. Поэтому предпочла остаться в коконе пушистого одеяла.
А вот помутнение рассудка прошло, стоило остаться одной и немного полежать, злясь на парня за исконно женский девиз «возбудим и не дадим».
— И я удивлен. — нахмурился Грозовский. — Что она тебе сказала?
— Стася связалась с плохими людьми.
— Я даже догадываюсь с кем. — заиграли желваки на скулах парня.
Я вопросительно уставилась на него.
— Давай обо всём по порядку. — стараясь не смотреть в манящие глаза, тихо попросила я.
— Да, ты права. — тяжело выдохнул Рома и запустил руку в волосы. — Это будет нелегко.
— Главное, начать. — на моих губах появилась робкая улыбка.
И Дракон начал.
Рассказал о том, что его кровные родители погибли в автокатастрофе. Что он и дня не пробыл в приюте, как его забрали Грозовские, потому что Элеонора не могла забеременеть. И как потом родился Кирилл, спустя год.
В красках описал свою буйную подростковую жизнь, когда пытался доказать всем и себе, что он плохой и не достоин такой роскошной жизни и понимающих, богатых родителей. Как мучился и не мог забыть ту страшную аварию и покореженные тела родителей, навсегда застывшие в его памяти в неестественных позах.
— И вот тут, когда Элеонора решила поселить меня на отшибе, в уже знакомом тебе особняке, чтобы не позорил семью, я вступил на очень кривую дорожку. — его улыбка приобрела такой же кривой оттенок, а лицо помрачнело. — Я создал банду Чёрных Драконов и начал ходить по тонкой грани с криминалом.
Пламя камина освещало одну сторону лица Ромы, в то время, как его вторая половина — звериная — оставалась в тени. Та самая темная часть его души. И она вызывала мурашки страха по позвоночнику.
— Я творил ужасные дела, и даже не хочу, чтобы твои нежные ушки слышали это, но я хочу быть честен. Черные Драконы зарабатывали на казино и подпольных боях. Всё это незаконно, но когда отваливаешь приличную сумму местным ментам, они молчат, забирая каждый месяц свою долю за то, что покрывают.
Я молчала, продолжая слушать. Боясь спугнуть момент откровения Грозовского.
— И всё вроде бы было более-менее тихо, мирно, если эти слова применимы к тому, чем мы занимались. Азартные люди приходят с полным карманом денег, а уходят в долгах. Те, кто любят насилие — участвовали или становились зрителями на ринге. Мы гребли денежки лопатами, и наслаждались жизнью. Но долго так продолжаться не могло. Наши конкуренты — Псы — подняли головы и стали ловить моих ребят по одному. После чего я находил их полуживыми в больнице.
Он поднялся с дивана, принявшись мерить шагами комнату, словно не мог усидеть на месте.
— Я решил встретиться с главарём Псов, Шакалом. Даже имени его не помню. Хотел договориться мирно, естественно, только после того, как с лихвой отплачу за своих ребят. — зло ухмыльнулся парень, но на его лице присутствовал оттенок горечи. — Я не буду вдаваться в подробности, чтобы не травмировать твою порядочную психику. Скажу так, Шакал получил своё. Но мне этого было мало. Когда он клялся всеми богами, что больше никогда не посмеет даже
