мне? — губит она вино из бокала почти на половину, от чего ее щеки, сдобренные мелкой россыпью веснушек, опаляет краска.
— Я не то, чтобы…
— Знаешь, когда всю жизнь живешь в страхе, осознаешь, насколько прекрасна жизнь без него. Ты должна меня понять, верно?
— Я понимаю… — очень хорошо, только к чему это мудрое заявление.
— Вот только оказывается, что, стараясь сохранить свой мир без страха, ты постепенно становишься этим самым страхом. Он настолько сживается с тобой, что порой боишься даже пикнуть. Я ни о чем не жалею. Я не желаю не то, что переживать все заново, а даже вспоминать об этом. И я думаю, и здесь ты со мной согласишься. Поймешь, что та жизнь за стенами этого дома хуже. Хуже во сто крат, даже если здесь тебе раз за разом причиняют боль. Я даже не помню, когда у нас с Юрой любая ссора стала сводиться к сексу. Под давлением наслаждения отступала и превращалась в некое подобие себя, потому что боюсь нарушить ту самую гармонию, которой так долго ждала. Одна беда, эта гармония далась мне слишком дорого. Детьми, которые превратились в своего отца и думают, уверены, что в их жизни они центры вселенной.
Слушать это неловко, особенно, когда она говорит:
— Вот Юра предположил, что у Никиты к тебе лишь похоть, что это пройдет. Знаешь, что я сказала, — вдруг хихикает она. — Что наш с ним брак построен на этой самой похоти. Даже сейчас я не умею находить причины для отказал. Стоит ему меня коснуться, и мир кружится. Понимаешь, Ален?
Последнее было произнесено на такой высокой, надрывной ноте, что в горле образовывается ком.
Встаю резко, иду к графину с водой и залпом выпиваю все. Только потом, вытерев рот полотенцем, сажусь обратно и киваю.
Да, Юра сын своего отца, раз у них действовать так на женщин семейное. Она не может и слова сказать. И скоро, очень скоро и я буду молчать в тряпочку. Даже после этой пресловутой свадьбы, потому что Никита заразит собой, оплетет мое сердце путами, которые я не смогу перерезать никогда. Так что мне надо идти. Бежать, как можно дальше! Лучше с документами и деньгами, но можно и без них, только уйти.
— Тебе обидно, что Никита женится, я понимаю. Прости, что не упомянула…
— А почему?
— Наверное, во мне жила надежда, что именно ты заставишь его передумать! Что именно ты вернешь в него тот свет, который поглотил Юра своими тщеславными целями. Мне обидно, что он идет по пути своего отца, совершенно забыв, чего хочет на самом деле.
— Мне кажется, вы забываете, что Никита не мальчик. Он тоже хочет власти. Он хочет стать своим отцом…
— Нет, нет, что ты! Он так хотел тебя найти! Знаешь, как он этого хотел? — убеждает она меня, но мне верится с трудом. — Буквально каждое его действие было направлено на твои поиски. И Юра помогал, ну или делал вид, что помогал. И Никита тогда был полон энтузиазма, придумывал разные идеи, рисовал тебя, а потом… Все кончилось. В нем как будто выключили свет. Алена…
Нет, только не надо хватать мою руку.
— Алена, верни свет моему мальчику.
— Его все устраивает, не пытайтесь спасти пациента, который уже умер. Я прям вижу эту прямую извилину, что сопровождается единым звуком. Мелисса.
— Я верю, верю, что до его свадьбы мы сможет вернуть ему счастье в душу. Он вспомнит, какого это быть с тобой. Давай, — частит она. — Давай вместе разрушим иллюзии, которые он себе настроил, давай вернем моего мальчика и сделаем счастливым.
— Вам не кажется, что перекладывать свою вину на других не очень хорошо? Неужели вы думаете, что эта самая похоть резко изменит жизненные приоритеты Никиты? А Юра вдруг примет с распростёртыми объятиями в семью путану? А может Надя, окучивая Никиту пять лет, решит пожелать нам счастья? Вам самой-то не смешно? Лично я, представляя все это, готова лопнуть от смеха.
Лисса наливает себе новый бокал и выдает уверено:
— Никита любит тебя. Он до сих пор хранит рисунки, которые рисовал в детстве, — ах…Сука. Рисунки, как я могла забыть?! Без них я не уйду. — Так что всегда есть шанс, что он изменит свое решение. И мы с тобой должны вернуть того мальчика, которым он был до Юры. Я никогда не думала, что он может настолько отравить окружающих его людей. Алена, будь сильной. Борись за моего сына.
— Да? Что? — думаю, должна ли я оставить рисунки. Нет, не могу. Значит бежать придется завтра. Пока размышляю, вижу, что Лисса продолжает меня убеждать. Только вот не понимает, что Никита давно запрятал рисунки так глубоко, что не откапаешь. А я слишком устала, чтобы бороться с ветряной мельницей. Я только сильнее погрязну во всем этом. Только сильнее стану зависимой.
С этим и покидаю Лиссу, не забыв прихватить сумку.
— Алена, ты останешься?! Попытаешься? — кричит мне вслед Лисса, и я оборачиваюсь на пороге кухни, мельком замечая, что буду скучать разве что по Тамаре. Но это завтра, а сегодня я не совру.
— Останусь…
С чувством вины, что не уточнила сроки, поднимаюсь наверх. Тихонько захожу в свою спальню и снимаю одежду.
Стоит обнаженному телу коснуться простыней, как сзади прижимается горячее тело, а в поясницу упирается член.
— Я думала, ты спишь… — выдаю мягко, прочесывая пальцами его густые волосы и думая только о том, что нам осталась всего одна ночь. Одна ночь в безнадежной страсти, когда все, что ты можешь, это мысленно бежать от хищника, который готов прокусить кожу и навсегда заразить своим ядом.
— Спал, — ведет он рукой по талии, вызывая дрожь сравнимую с горячим иглоукалыванием. Потом поворачивает меня на спину, нависая сверху, поражая воображение вылепленным торсом, по которому так приятно водить ногтями, то и дело задевать соски. — А теперь бодр, как никогда. Не отпущу тебя…. Никогда тебя не отпущу.
Свои слова он сопровождает уже ставшими привычными движениями. Привычными настолько, что кажется, как только он скользит во мне, я наконец оказываюсь там, где мне и положено быть. Дома.
На утро я просыпаюсь одна.
Наверное, впервые за неделю я рада этому. Рада, что могу хотя бы попытаться собрать мысли в единое решение. Когда рядом Никита мне не то, что соображать тяжело, я дышать не могу.
В этот раз побег нужно подготовить основательно. Собрать теплых подаренных вещей. Еды. Спрятать деньги, которые предоставила мне Лисса. Может быть, все-таки дождаться документов,
