клетка раз за разом вздымается.
Футболка высоко закатана. Живот вздрагивает. Мужчина круговыми движениями массажирует ареолы. Сжимает полушария. Сводит их. Смотрит вверх — в глаза. Я пьянею до края.
Привет, Спорттовары.
Тарнавский возвращается лицом к моему лицу. Уже не целует так же, а снова ведет языком по нижней губе, прикусывает ее и оттягивает.
Я обжигаю нас двоих горячим-горячим дыханием.
Повторяю за ним — затягиваю обратно в игру. Тарнавский совершает толчок языком, я обхватываю плотно и посасываю.
Он дергается и отстраняется. Жмет лбом на мой лоб.
— Я тебя сейчас на столе разложу, понимаешь? — Грубый шепот дразнит губы влажным дыханием.
Я вряд ли понимаю, но киваю. Представляю… Потом будет ужасно, но это потом. А сейчас я сгорю заживо без его рук, тела и языка.
За моим согласием следует новый укус — он врезается зубами в мой подбородок. Ведет языком по шее. Прикусывает ключицу.
Я хочу почувствовать губы на груди. Мне кажется, это должно быть неповторимо, но судья, почему-то, жадничает.
Правда и из рук не отпускает. Мнет. Задевает соски. Пощипывает.
Оторвавшись от моей шеи, возвращается к лицу и глубоко целует. Я завожусь все сильнее. Пульсация из всего тела перемещается в одну точку. И бьет. Бьет. Бьет.
Ерзаю, сжимаю своими бедрами его и не сдерживаю стон.
Прошу… Большего.
Но вместо того, чтобы воспользоваться, Тарнавский отрывается. Смотрит в лицо. На губы. В глаза. Хмурится. Я хочу снова с ним целоваться — тянусь навстречу, он подается затылком назад.
Сжимает губы.
Ранит.
Что не так сделала? Я же согласна даже… С учетом всего. Этого мало?
Еще несколько секунд я чувствую на своем теле руки, дальше — стоп.
Вместо горячих ладоней — кое-как натянутая обратно ткань.
Тарнавский опускает руки на столешницу. Я тоже упираюсь в нее за спиной. В теле слабость. Как бы не упасть.
Он смотрит плотно и цепко. А я остаюсь один на один с неутоленным желанием, туманом и стыдом.
— Что? — Этот вопрос стоило оставить глубоко внутри, но я не сдерживаюсь.
Мой взгляд сползает с глаз к губам. Я так пытаюсь спастись, потому что глаза стали колкими. Только и губы тоже…
На них еще блестит моя слюна, но они уже изгибаются в слишком трезвой, расчетливой улыбке.
Дальше мне будет плохо — я знаю. Хочу вернуть нас на пару секунд назад. Врезаюсь голыми бедрами в мужские кулаки. Чувствую мерные поглаживания большими пальцами. Но это не нежность. Наоборот — мороз по коже. Его улыбка — шире. Взгляд — опасней.
Тарнавский качается вперед, я хватаюсь и за этот намек. Тянусь к губам. Целую их. Веду языком. Прошу без слов, но он их плотнее сжимает и снова уворачивается.
Сердце давно превратилось в тряпочку. Что… Происходит?
Я ему отдаюсь, а он… Улыбается?
Смотрю в глаза, как привороженная. Чувствую, что сейчас будет больно. Хочу толкнуть в грудь, соскочить со стола и закрыть уши, но он не позволит.
— Так и знал, что горячая. Но полегче, девочка. Ебать тебя наверняка сладко, но я работать приехал.
Юля
Кажется, что ниже упасть в его глазах я не смогла бы. Впрочем… А он в моих разве мог бы?
Я чувствовала, что он меня хочет. Слова о том, что готов разложить на столе, были грубыми, но во мне отозвались дрожью нетерпения.
Ей богу, случись между нами секс, на душе было бы лучше, чем сползать со стола, поправлять одежду и доигрывать блядское кокетство. Вытирать с губ нашу с ним слюну. Без спешки поправлять волосы. Прощаться до понедельника и уходить, повиливая бедрами.
Только Тарнавский не знает, что покинув его кабинет и свою приемную, я закрылась в туалете и долго-долго пыталась отдышаться, сидя на крышке унитаза.
Вся успела пропахнуть им. Продолжала чувствовать прикосновения там, где их уже нет.
Могла бы шутить — пошутила бы, что рано или поздно разорюсь на такси, но домой возвращалась снова на нем, потому что ноги держать отказались.
Могла бы шутить острее — сказала бы, что трахнувший мой рот своим языком Тарнавский мог бы проявить джентльменство и хотя бы завезти. Но… Я влюблена не в джентльмена. И то ли предаю, то ли спасаю тоже не его.
Садясь в машину — не оглядывалась. Если бы еще получалось раз за разом не возвращаться мыслями к случившемуся — вообще гордилась бы собой, но с этим крупные проблемы.
Вроде как удачная личная многоходовка с флешкой совершенно не радует. Я рискую собой, спасаю его, а он… Приехал работать.
Придурок.
Желание психануть и уволиться обретает все более рациональные черты, хотя я и понимаю, что рационального-то в нем мало, я просто подыгрываю своим эмоциям.
В понедельник мы делаем вид, что ничего не было. Вроде бы уже привычно, но меня это ранит по-живому. Тарнавскому… Да похуй ему.
Смотрю в спину, за которой шлейфом развивается судейская мантия, жадно, как настоящая слабачка, вдыхаю будоражащий запах и не могу поверить, что нас связывает столько… Дерьма.
Возле зала судебных заседаний уже ждут стороны. Тарнавский хмуро кивает в ответ на приветствия, проходит немного дальше, чтобы принять какой-то звонок. А я тем временем открываю дверь, захожу, плюхай на стол материалы и включаю компьютер.
Готовлю зал к заседанию, стараясь уложиться в несколько минут. Зову стороны. Рассаживаемся.
Пытаюсь сконцентрироваться на работе.
Это далеко не первое мое заседание. Поначалу я, конечно, знатно нервничала. Боялась налажать. Раз за разом перечитывала сама и переспрашивала у Марка, что и в каком порядке обязан делать секретарь.
Ответственности добавляла богатая фантазия, благодаря которой в голове рисовались ужасные сценарии, как я подставляю Тарнавского на какой-то мелочи и из-за моего косяка все подряд оспаривают его решения в апелляции. Выигрывают. Он меня грохает. Закапывает в лесу. Об этом узнает Смолин…
Ладно, занесло.
Тем более, этот страх почти прошел. Обычной работы я не боюсь. Жаль, что моя работа преимущественно с какой стороны ни глянь — необычная.
— Всем встать, суд идет.
Произношу и вместе с остальными присутствующими отодвигаю стул, поднимаясь.
Уже работая в реальном суде, узнала, что здесь многие вещи происходят не так красиво, как в фильмах и тематических передачах. Дела иногда рассматриваются прямо в кабинете, а не в красивом зале. Далеко не всегда звук судебного заседания — это стук молоточка. Судьи не обязаны пользоваться специальной дверью, которая вроде как ведет в комнату совещаний. В нашем случае, к примеру, она давно забита, потому что с той стороны
