продолжает гладить. С губ рвется: «да идите вы в задницу», а слетает:
— Не буду. Я уже извинилась.
Улыбается. Покачивается ближе. Я улавливаю, как крылья носа немного раздуваются. Дальше — несколько тихих покашливаний.
— Что за духи? — Судья спрашивает, как мне кажется, совершенно невпопад. Я же, как назло, тут же забываю название.
Это те же, которые подарила Лиза.
От мысли, что он спрашивает, чтобы купить такие же какой-то Лене, становится мерзко.
— Не нравятся? — Пытаюсь глупо ответить в его же стиле. Вздергиваю бровь, как будто готова услышать даже «да вообще говно». Но он молчит. Перестает меня касаться. Отступив, берет со спинки диванчика какой-то конверт.
Протягивает, покручивает… Я испытываю приступ тошноты.
Опять. Блять.
— На работе не пользуйся.
Вроде как безразличный приказ наносит неожиданный удар. Стреляю злым взглядом. Утоплюсь с них, поняли? Дышать нечем будет. Не помогут ни открытые окна, ни вентиляционная система. Я, знаете ли, тоже от вашего запаха долго отмывалась…
Говорю это все про себя и чуть-чуть глазами. Тарнавский держит паузу, как будто выслушивая.
Рискну ли ослушаться — не знаю. Он вдыхает и продолжает.
— Уверен, ты и без меня понимаешь, что сработались мы не на сотку. Я предлагал работу умнице-отличнице, но не вижу ни особого рвения учиться, ни очевидной заинтересованности, ни сверх-старательности.
В щеки бьет дикий жар. Я вас… Ненавижу.
— Синергии пока нет. Думаю, ты тоже ждала чего-то большего… Может большей зарплаты, — Тарнавский вдруг улыбается. А я растекаюсь униженной лужей.
Хочется вывалить, что я вообще ничего не ждала и меня просто-напросто втянули. И что я не обязана оправдывать ожидания зажравшегося коррупционера. И что за свое поведение он должен не этику студентам преподавать, а сидеть. Но кто такое скажет в лицо человеку, на которого изначально надеялся..?
— Если вы хотите меня уволить… — Собственный голос звучит непривычно. Хрипло и сдавленно. Тарнавский же только улыбается.
— Поздно, Юля. У меня дохуя много работы сейчас. И больше нет двух месяцев, чтобы научить кого-то нового. Я потратил их на тебя.
Потратил…
— Поэтому работаем так. С минимумом ты справляешься…
Прикусываю изнутри щеку до ощутимого вкуса металла во рту. А лапать меня — это тоже минимум?
— Только расслабляться себе не позволяй. Одно дело уйти от меня с хорошими рекомендациями, другое — с теми, на которые ты пока наработала.
Вслед за лицом загораются уши. Ненавижу. Ужасно.
Слышу, как хрустит бумага. Опускаю взгляд на новый ебучий конверт.
— Что это?
Тарнавский подталкивает его мне. Я без сопротивления беру.
Вижу выведенную карандашом большую надпись «Смол.». Пульс подскакивает. Если это то же самое, что было с Леонидом, я неожиданно для самой себя буду счастлива. Передам. Смолин согласует. Тарнавскому — деньги. А дальше… Пошлю их всех нахуй. И зажравшегося судью, и Лизиного отца.
Успеваю вознестись в своих стыдных мечтах… И грохнуться.
— Это то, за что ты отвечаешь головой, Ю-ля. — Кривлюсь. Не хочу я головой ни за что отвечать, но алогично прижимаю конверт к груди. — Внутри очень важные документы. Они будут приобщены к делу, когда придет время. А пока их никто не должен увидеть. Подумай, как хранить. Я у себя не могу. Должна ты. Когда скажу вернуть — в ту же секунду. Ок?
Хочется ответить «нет» и вернуть вот сейчас. А еще съязвить, что у Смолина на него, скорее всего, конверт потолще собран. И это еще я не помогала. Но вместо этого киваю.
— Почему они должны быть у меня?
А не у Лены? Не в ячейке? Почему не у какого-то надежного друга или в родительском доме?
Жду ответа, испытывая новый уровень неповторимого похуизма. Все настолько плохо, что я воспринимаю любую новую дичь философски.
Смотрю Тарнавскому в глаза, игнорируя тот факт, что даже шея немного затекла. Телефон в кармане жужжит входящим. Думаю, это кто-то из Смолиных.
Тарнавский опускает взгляд на мое бедро.
Мы с ним слушаем, как кто-то наяривает. Звонок окончен — взгляд мужчины возвращается к моему лицу. Я невпопад вспоминаю, как нравилось с ним целоваться. Чувствовать толчки. Принимать их. В его глазах тоже мелькает вспышка.
— Ишь ты какая… Востребованная…
Подайся он сейчас вперед — что бы я сделала? Позволила или оттолкнула? Хочется быть способной на второе. В реальности же я тот еще слабак.
— Отдали бы кому-то, чей запах вас не раздражает.
Колю очень по-женски. Эмоционально. Становлюсь причиной для усмешки.
Тарнавский подается вперед. Я бьюсь затылком о косяк. Дыхание касается губ, я обиженно сжимаю их и ловят возмутительное:
— Потому что я так хочу, Ю-ля. Мы с тобой работаем так: я хочу — ты исполняешь.
Юля
Новый приказ Тарнавского вызвал не желание исполнить его четко, как настоящая умница-отличница, а продемонстрировать свое отношение.
Поэтому злосчастный конверт я забросила в сумку нарочно беспечно и ни разу за оставшиеся рабочие часы не проверяла.
Вы считаете меня незаинтересованной, не слишком талантливой, легкомысленной и невнимательной, ваша честь? Ну и супер.
Значит, я буду такой.
Встаю с рабочего места в 18:00 и уматываю, не дожидаясь, пока уйдет начальник.
Сначала мы с Лизой ужинаем в ее любимом ресторане, в который раньше из-за ценника я даже зайти боялась, а потом перемещаемся в новый модный бар.
Здесь по ушам бьет музыка, коктейли сменяют как по щелчку, а диванчики подходят сразу и для сидения, и для танцев.
Лиза тянет меня за руку, приглашая встать вместе с ней и поизвиваться под качовый трек. Я уже пьяна, но еще не настолько — поэтому смеюсь и отказываюсь.
Но достаю из сумки телефон, проверяю… Никто мне не пишет. Какое счастье.
Залпом допиваю свой третий коктейль. В голове давно не так уж четко, но мне без разницы.
Завтра на работу, но даже если опоздаю — Тарнавский переживет. Правильно сказал: меня нужно было лучше мотивировать. И то, что я не слишком рвусь учиться, — в частности его ответственность.
Чем я должна была заинтересоваться? Он меня хотя бы попытался научить?
Спрашиваю в никуда то, что не рискнула озвучить ему. Внутри клокочет. Никак не могу о нем не думать.
И реально не понимаю: да зачем я за него держусь?
Поднимаю расфокусированный взгляд на Лизу. Она перетаптывается с ноги на ногу, виляя бедрами и оглаживая их ладонями. Театрально хмурится и подвывает слова знакомой песни.
Я вот такая же в его глазах. Вечно пьяная глупышка. Развязная. В меру ленивая. Не слишком мотивированная.
Люблю ли я Лизу из-за этого меньше? Нет.
А вот его
