– Да это вторая жена всё колдует! До смерти-то она его довела! Всё судилась с ним – за два года двадцать четыре судебных процесса! Вот сердце и не выдержало, умер. Так ей мало этого – ещё и после смерти не оставляет в покое! Это она уже в третий раз навалила лука. Мы боимся трогать, не знаем, как надо поступить. На тебе конфетку, помяни Колю! А мы пошли на материну могилку. И Вера с мужем ушли. Я положила конфету в рот и ещё постояла у могилы одноклассника, которого помнила ребёнком.
«Сладкой жизни, Коля, захотел? Сладкой жизни, принесшей горькие плоды?» – думала я. Горькие – в буквальном смысле слова, думала я, глядя на луковицы.
Материнский эгоизм
«Не всё годится, что говорится»
(русск. пог.)
Вы наверняка видели этих несчастных старых матерей, которые не смогли вовремя расстаться со своими взрослыми сыновьями. Ревность к невесткам, эгоизм, недальновидность или неумеренная материнская любовь сделала несчастными их самих, как и обожаемых чад. С дочерьми как-то матери легче расстаются, а вот с сыновьями… Много лет торгуя на базаре, я наблюдаю за одной такой парой – матерью и сыном. Вон они идут, снова вместе. По отдельности я их даже и не видела никогда. Десятилетие проходит за десятилетием, а они неразлучны. Мать-старуха уже едва ноги тащит, да и сын сильно постарел.
– Вы опять вместе? Всё ходите сладкой парочкой! Тебе давно надо с внуками ходить, учить их уму-разуму, а ты всё с мамкой… – упрекаю я шестидесятилетнего «Ваньку». Плюгавенький, детской комплекции, до последней степени невзрачное существо, безвольное и несамостоятельное, он даже не бреется – нечего брить, и смотреть не на что. Хотя его мать Нина – подруга моей матери – жила неподалёку от нас в Рабочем посёлке, я мало что знаю о них, но вижу частенько. Выглядят они небогатыми людьми. Мы здороваемся и знакомство поддерживаем, иногда перебирая в памяти общих знакомых. Немного их осталось…
– Да его одного даже дома оставлять никак нельзя, не то, что в город выпускать! Вчера я ушла ненадолго, а пришла – соседи говорят: иди, твой сын около магазина пьяный валяется! Каково мне таскать его на себе в восемьдесят-то лет? И где только деньги берёт? Видно, выпрашивает! – отвечает Нина, Я пытаюсь добиться какого-то ответа от Ваньки, но тот виновато отмалчивается.
А тут как-то их обоих совсем не стало видно, и долго. Где они? Дома я у них никогда не бывала, знала только примерно, где живут. Наверное, какая-нибудь старинная завалюха, а не дом. Поеду, узнаю – живы ли? Заодним навещу родные пепелища – от родительского домика давно ничего не осталось, а территория усадьбы благополучно освоена соседом – теперь там появились баня и гараж.
Выбрала время, поехала на другой конец города. Фамилия Нины мне была знакома, и я легко нашла их дом, в пяти кварталах от того места, где когда-то стоял наш. Ничего себе! Великолепные хоромы на две половины, ухоженный огород, перед воротами аккуратно вырыта канава, вокруг – ни травинки, всё выщипано, выскребано, подметено. Иван возится перед воротами, поправляет слив дождевой воды в канаву.
– Здравствуй, Ваня! Да кто же у вас так великолепно хозяйничает? Вокруг у всех соседей грязь, камыш растёт, солончаки, а у вас красота – щебень, цветы, песочек! Неужели ты?
– А кто же ещё? – хорохорится Иван. Кажется, я и голос его слышу впервые. Смотрю на него совсем другими глазами, с уважением. Видно, что работа вокруг ежедневно делается немалая! Ведь мог бы быть нормальным человеком, хозяином! Что же помешало? Интересно будет разобраться…
– Ты не хочешь у меня на даче поработать? Я хорошо заплачу!
– У мамки надо спросить! – отвечает мне мужчина предпенсионного возраста… Ваня сильно «сдал», хромает, ходит с палочкой. Узнаю, что Нина тоже жива, но приболела. Идём в дом. Солидные ворота, крепкий забор, аккуратно уложенная поленница, сытая собака, чистое высокое крыльцо, застеленное самодельными половиками. В доме свежепокрашенные полы, побелённая печь, красивые дорожки, уютно. Пахнет не то пирожками, не то булочками.
– Здравствуй, Нина! Какой у вас хороший дом, какие вы замечательные хозяева! Я даже не ожидала!
– Да что я, это всё Ванька. Не его бы пьянство, золотой бы был человек!
– Нина, расскажи про свою жизнь. Знакомы сто лет, а я ничего не знаю про тебя!
– Мы когда с мужем поженились, привёл он меня к себе. Мать его такая лютая ко мне была, житья не давала! Ох, и настрадалась я – столько всего перетерпела! Потом говорю своему мужу, Василию: давай строиться, или я уйду от тебя! Не могу больше! У нас к тому времени уже двое детей было, дочка заневестилась. Вот и построили на две половины – чтобы дочку отделить сразу после свадьбы. Мы же пчёл держали, мёд продавали, отсюда и деньги.
А потом и Ваньке приспичило жениться. Привёл одну прощелыгу, Аньку. Дочка у неё уже была, потом общую завели. Ох, и стерва оказалась! Змеища непутёвая! Нехозяйственная, делать ничего не умеет, слушать не хочет, советы не принимает! Потом кинулась в пучину разврата, взяла детей и уехала в Благовещенск. Уже десять лет ничего о ней не знаем!
Нина, моя собеседница, сильно сдала за последние годы, почти неузнаваемой стала. Совсем исхудала, щёки обвисли, на здоровье жалуется. Почти не ходит, и у Ивана ноги отнимаются. От некачественного алкоголя, вероятно.
– Да справедлива ли ты была с невесткой, Нина? Не то ли было с ней, что с тобой и свекровью?
Ну-у, разве она сравнит себя молодую с этим исчадием ада – женой сына? Ничего не хотела ТЕРПЕТЬ! Да она и старше Ваньки… на два года! Овладела этим агнцем неразумным! Правда, сын тогда не работал, пил, так невестка устроилась на какую-то развратную работу, связанную с командировками. Как-то уехала на пол-месяца, детей у своей матери оставила, а Ванька совсем без денег – как ему жить? Не оставила ему ничего! – И на бывшую невестку снова выливаются ушаты грязи, сыплются страшные проклятия.
Я смотрю на сильно пожилую женщину, которой давно пора подумать о душе, и удивляюсь молодому её задору, даже серые щёки порозовели. А где-то растёт её родная внучка, дочь Ивана, без всякого участия отца… Вечером вхожу в интернет и легко нахожу: Анна Фролова, Благовещенск. Симпатичная, благополучная женщина. Вот она отдыхает на море в Турции. Вот она на даче, у дома, на работе, в квартире… На многих снимках женщина с двумя дочерьми – уже взрослыми девушками. Не замужем. Значит, одна растит девчонок… Младшая очень похожа на Нину молодую. Вот интересно им будет посмотреть! Я печатаю на принтере несколько фотографий, и на следующий день снова мчусь в Рабочий посёлок. Хочется порадовать своих друзей. Какое чудо – интернет! Ивана опять застаю во дворе.
– Узнаёшь? – показываю ему фотографии жены, дочери. Полное равнодушие. Не такой реакции я ожидала!
– Анька, что ли? – спросил, едва взглянув мельком.
– И дочка. Посмотри же: ТВОЯ ДОЧКА! – но Ванька смотреть не стал, а пошёл поправить поленницу. Я захожу в дом. Нина беседует с дочерью Верой, которая по-прежнему живёт с семьёй во второй половине дома. Та уже в годах, дети у неё большие уже, жениться хотят… Обсуждают грядущую свадьбу сына Веры и связанную с этим реконструкцию дома. Я торжествующе предъявляю Нине подарок – может, она оценит? Всё-таки родная внучка!
– Это кто? Анька-змеища? – спросила Нина, далеко отставив фотоснимок. Её дочь подскочила на стуле, мельком взглянула, и снова села. Брезгливо отряхнув пальцы, Нина бросила снимки в тазик с золой у печки, даже не посмотрев на собственную внучку – точную её копию.
– Ты, Люба, если ходишь к нам – ходи, а про эту блядь мы знать ничего не хотим! Шалава! И дочери, наверное, такие же!..
Заходит Иван, в три голоса они проклинают Анну. Я не выдерживаю:
– Нина, постарайся быть справедливой! Посмотри на своё сокровище – жалкое подобие мужчины! И на невестку – вдали от родных, без помощи, она растит детей, работает, ездит на море, даёт образование! Между прочим, отлично выглядит! Не уходит от ответственности, не перекладывает на чужие плечи, как твой сын! Ведь он даже алиментов не высылает! Какая она шалава? Опомнись! Ты же себя верующим человеком считаешь, так не бери грех на душу! В твои годы пора мудрой стать!
