сухой коже рук. Бабушка и внучка. Ханна откидывается назад и хмурит бровки: неть!
– Ты хочешь взять ее на руки? – с надеждой спрашивает Стефания.
– Нет, что ты, нет! Я совсем не умею обращаться с детьми! Да мне и думать об этом рано! Я поступаю в консерваторию! Пока готовлюсь, живу у дяди. Ах, у него совершенно волшебный инструмент! Я так благодарна ему за приют! Мы живем такими затворниками – нигде не бываем. Я лишь в девять утра совершаю пробежку вдоль набережной – музыкант должен быть вынослив и здоров! Впереди многочасовые концерты! Расскажите, где вы были, что видели? – Она смотрит на Кристиана с самой обворожительной улыбкой.
Кристиану есть что рассказать, и он с готовностью ведет застольную беседу, окружая присутствующих атмосферой свидетеля чудес света. Увы, здесь некому оценить его увлекательный опыт – кто-то слишком потрясен, кто-то всецело занят своей персоной.
– Я в вас не ошиблась! – восклицает Оливия. – Вы невероятно одухотворенный человек! Решено, я вам сыграю! Сейчас!
Она садится к инструменту, начинает сюиту, сбивается.
Оборачивается к столу:
– Ах, я совсем отвыкла играть на публику!
Встряхивает кистями, поправляет волосы, делает глубокий вдох, наклоняется вперед и… та-да-да-дамс!
Ханна пугается и пускается в рев. Музыка звучит всё громче и громче. Малышка не унимается, и Стефания выбегает с ней в свою детскую комнату. Только это больше не ее комната, это горница ее матери, вся захламленная и обезображенная розовым тряпьем. Ее душат слезы, и она садится на пол, не выпуская из рук рыдающей дочери.
В гостиной раздается истерический крик Оливии:
– Хельга! Это невозможно! Она кричит! У меня сейчас случится мигрень!
Хельга уже держит наготове стакан с успокоительным, машет гостям рукой: уходите, уходите скорее! Марта находит Стефанию, подхватывает под грудью, рывком ставит на ноги: уходим, всё потом.
На улице Стефания отдает дочь тетке и прячет лицо в куртке Кристиана. Он обнимает ее за подрагивающие плечи, гладит по спине. Ханна успокаивается намного быстрее – ее совершенно утешает галетное печеньице, с которым она находит единение в раковине коляски. Марта оглядывается на окна родительского дома – из-за занавесок первого этажа ей машут рукой старенькие соседи. Над ними светлым пятном нависает Оливия, замечает обращенный на нее взгляд и резко задергивает штору.
– Так, мои хорошие. Нечего здесь стоять. Двигаемся в сторону отеля. Я предлагаю следующий вариант: мы с Ханной идем в номер, едим и спим. Вы отправляетесь на набережную, гуляете, разговариваете. Стефания успокаивается, отдыхаете и перекусываете в чудесном кафе с видом на залив. Возвращаетесь часа через три. Я поеду в институт – проще всего устроить разборки с братцем в пустом здании. Думаю, он меня ждет. Возражения не принимаются.
– Я как бы тоже хочу многое у него спросить! – Стефания показывает решительность, увенчанную распухшим носом.
– Тебе, зайка, на сегодня достаточно впечатлений. Приди в себя. А то смотри, Оливия на твоего парня глаз положила – повадки зрелой обольстительницы, упакованные в розовые рюши. Господибожетымой.
– Марта! – У Стефании дрожит подбородок, слезы обрушиваются новой волной.
– Я хочу, чтоб ты знала, твоя мама никогда, никогда не была такой. Это – болезнь. Нам надо очень хорошо подумать, как выстроить с ней общение. Но сначала я поговорю с братом. Посмотри на меня. – Марта приподнимает заплаканное лицо племянницы за подбородок. – Мы не сдаемся. Поняла?
Марта знала институт брата как свои пять пальцев, все потайные дверцы, лабиринты подземных ходов под корпусами были ей ведомы. Ему никогда не удавалось от нее сбежать. Если твой брат существует на грани аутистического расстройства, тебе приходится научиться играть в его игры ради… Ради сохранения собственной цельности.
Франк не пытался избежать встречи – Марта нашла его в лабораторном крыле, в обществе любимых белых мышек.
– Ну и вонища!
– Здесь не пахнет.
– Пахнет, пахнет. Идем к тебе в кабинет – разговор есть.
Вот так, без приветствий, объятий и лишних вопросов, встретились люди, связанные ментальным взаимопониманием сильнее уз крови.
– Давай, братец. Всё про Оливию, по порядку.
Марта повернулась спиной к брату и разглядывала отражение комнаты в стекле окна. Франк сидел за своим рабочим столом, поправлял ровные стопки бумаг. Достиг совершенства и положил перед собой чистый листок из папки, наточил карандаш, проверил острие пальцем. Говорить и чертить узоры он начал одновременно. Речь его была четкой, логически связанной, максимально свободной от терминологии – он отдавал себе отчет, кто перед ним находится. Тем не менее объяснения для Марты оставались малопонятны. Общее впечатление сложилось тягостное: для Оливии сейчас самое главное – безоблачное, спокойное существование. И тогда, даст Бог, в ее мозгу замкнувшееся разомкнется. Никаких стрессов.
– Ну а наше появление – не стресс? Можно же было как-то всё заранее обговорить, Франк.
– С ней Хельга. Она всё знает. – Брат продырявил карандашом бумагу, педантично изорвал листок в тонкие полоски и аккуратно опустил обрывки в корзину для мусора. Взял новый лист, еще раз заточил карандаш. – Я обо всем позаботился.
– Как долго будет работать легенда с консерваторией?
– Она не поступит и будет готовиться к следующей приемной комиссии.
– Ясно. Что делать Стефании?
– Пусть попробует стать Оливии подружкой, если она хочет общаться с мамой. Любые попытки навязать ей воспоминания вызовут еще более глубокий откат. Я не вижу пока других вариантов. Просто быть рядом.
– Допустим. Ты приезжай на внучку посмотреть. Она восхитительная. На Оливию очень похожа. Что молчишь? Я обещаю, Стефания не будет плакать, трясти за грудки и заглядывать в глаза в поисках ответов. Погуляете по парку. Что посчитаешь нужным ей сказать, то и скажешь. Даже можешь Тимура не упоминать. Твоя дочь счастлива в новых отношениях.
Не бывает плохих или хороших людей. Полезных или бесполезных. Бывает случай. Случай требовал понимания человеческой природы и толики воображения. Лия! – озвучила свои соображения по этому конкретному поводу Марта. Кристиан с ней целиком и полностью согласился.
30
Лия сидела в лобби отеля, пила слабоалкогольный коктейль, покачивала туфелькой и думала о том, что же она здесь делает. Мужчин, торгующих на ночь глядя своими холеными телами, было неприятно много, и вовсе не она была предметом их охоты. Ей бы продержаться еще часик, и тогда она сможет вовремя заснуть и выспаться перед важным днем как следует. А иначе ее захватят вымышленные миры, и она опять уйдет в писанину до утра. «Кристиан», – высветилось на экране телефона имя сына. Лия ответила на вызов, оставила бармену купюру и вышла на террасу. Как водится, ее галантный сын сначала выслушал все ее
