Ознакомительная версия.
Он тоже повернулся к ней, будто нехотя. Черная шапочка надвинута на лоб так сильно, что глаз не видно. На подбородке щетина жесткая, трехдневная. Голова втянута в плечи, руки в карманах. Улыбнулся ей одними губами, склонившись к уху:
– Точик, да?
Она неопределенно пожала плечами, улыбнулась тоже неопределенно. И отвернулась к окну. Пусть думает, что хочет. На сегодня ей разговоров достаточно, даже с соотечественниками. Устала – сил нет. За окном – темень холодная, непроглядная, автобус качает на дорожных ухабах, и глаза слипаются сами собой после бессонной ночи и пролитых обиженных слез. Последний раз глянув в темное окно, она вздрогнула, оторвала голову от мягкой спинки кресла – показалось вдруг, что мелькнула Ларина машина в свете встречных фар, и даже сидящая за рулем женщина была на Лару похожа. Надо же, уже и видения беспокойные начались… Надо спать. Спать. Завтра трудный и ответственный день…
– Сумку! У меня сумку украли!
От истошного женского крика Диля проснулась, завертела головой, с трудом соображая, где находится. Сон был таким крепким, что резкий переход в реальность будто ударил по голове, и казалось, крик раздается совсем рядом, вонзается прямо в ухо визжащим сверлом.
– Сумка в проходе стояла, а теперь ее нет! Водитель, не открывайте дверь, я должна найти свою сумку!
– Так пять минут назад парень попросил остановить автобус… Он на переезде вышел, – зазвучал после женского крика эхом спокойный мужской баритон. – Я видел, у него сумка в руках была. Синяя такая, с белыми полосками, большая, кожаная, да?
– Да-да, мы помним этого парня! – тут же поддержало его женское многоголосье. – Он вон на том кресле сидел! Таджик, кажется…
Диля потрясла головой, окончательно просыпаясь и входя в ситуацию. Тут же жгучей молнией побежал страх вниз по позвоночнику, и она лихорадочно схватилась за свою сумку, лежащую на коленях. Сумка была открыта… Неужели… Но этого не может быть!
Дрожащими руками она перебрала содержимое сумки. Кошелька не было. Черт ее дернул взять с собой всю имеющуюся наличность! Всю! Надо ж было деньги у Илхома оставить! Черт, черт!
Она так предалась своей горькой досаде, что не уловила сути дальнейшего расследования и опомнилась лишь в тот момент, когда возникло в проходе и нависло над ней яростное лицо женщины в нелепой норковой шляпке с ниспадающими на лицо полями. Глаза у женщины были круглыми, немигающими, выглядывали из-под меха по очереди, сверкая ненавистью.
– Так они же одна шайка-лейка, это же дураку понятно! Вместе работают! Вы только посмотрите, посмотрите на нее, как она испугалась! Попалась, да? Говори, где мои вещи! Понаехали тут, ворюги! Ишь, пристроились по автобусам шастать!
– Это вы мне говорите? – нелепо ткнув себя пальцем в грудь, растерянно проблеяла Диля.
– А кому же еще! Люди видели, как он тебе шепнул что-то на ухо, когда в автобус сел!
– Да ничего он мне не шепнул! Спросил только, таджичка я или нет…
– Ладно, в милиции быстренько разберутся, кто из вас есть кто! Водитель, не выпускайте никого из автобуса, когда до автовокзала доедем! И милицию вызовите! По горячим следам! Пусть они найдут мою сумку!
– Женщина, да вы что! Не знаю я этого парня, честное слово! Он и у меня кошелек из сумки украл!
– Ага! Рассказывай сказки про кошелек! Знаем, как ваш брат на пару работает! Еще скажи, что у тебя там денег много было!
– И в самом деле – много… – дернулись у Дили губы в жалком подобии улыбки, – там все мои деньги были…
– Да откуда у тебя деньги! Нет, вы посмотрите на нее, люди добрые! Ты мне лапшу-то на уши не вешай, воровка! – все больше распалялась обокраденная женщина, сотрясая жирным пальцем где-то в районе Дилиной переносицы. – И зачем вас только сюда пускают, непонятно? Чтоб вы у нас последнее из-под носа тырили?
Повернувшись лицом к «людям добрым», она таким же звучным и одновременно истерическим голосом попросила «оставаться всех на своих местах до прихода милиции и дачи свидетельских показаний», однако отклика никакого не получила. Время было позднее, людям явно хотелось пренебречь исполнением гражданского и человеческого долга в пользу горячего домашнего ужина и телевизора.
Автобус меж тем уже подруливал к зданию автовокзала, и тетка плюхнулась рядом с ней на сиденье, решив, видимо, подстраховаться и перекрыть для Дили выход своим телом. Пассажиры уже кучковались в проходе, тоскливо поглядывая на дверь и отворачиваясь от гневных теткиных призывов, и, когда дверь открылась, зашевелились, затоптались нетерпеливо, подталкивая стоящих впереди сумками.
– Граждане, позвольте пройти… – втиснулся в толпу выходящих пассажиров высокий милиционер, огляделся над головами, – кто здесь у нас потерпевшая?
– Я! Я потерпевшая! – подпрыгнула на сиденье тетка и замахала навстречу милиционеру сразу двумя руками, будто он каким-то образом мог ее не заметить. – Я и воровку тут держу, идите сюда!
– Я не воровка! Я ничего у этой женщины не украла! Я всю дорогу спала, у меня тоже кошелек из сумки вытащили! – отчаянной скороговоркой, захлебываясь и приложив обе руки к груди, тихо залепетала Диля, с надеждой заглядывая в лицо милиционеру.
– Ладно. В отделении разберемся. Попрошу на выход.
– В каком отделении? – изумленно моргнула Диля.
– Тебе какая разница в каком… Воровка! – злобно ощерилась потерпевшая, вставая с места. – Топай давай, чего расселась!
– Придется везти вас обеих в Октябрьское отделение, район-то Октябрьский… – задумчиво проговорил милиционер, скорее для себя, чем отвечая на Дилин вопрос.
Ей показалось, когда она пошла вслед за милиционером, что у нее совсем нет ног. Исчезли. А передвигается она чудом, плывет сама собой туда, куда ей указывают. И головы тоже не было. Вместо нее образовалось сплошное туманное изумление, а настоящая голова осталась где-то там, в другом пространстве, вместе с исчезнувшими ногами. Рядом резво шевелилась потерпевшая, открывала рот, взмахивала руками, рассказывая свою историю милиционеру, и он взирал на нее сверху досадливо и отчасти равнодушно, как на муху, отогнать которую в данный момент не представляется никакой возможности.
Потом Диля ехала в железной коробке машины, и очень мерзла спина, и трясло, и стучали зубы – не от страха и холода, а будто сами по себе. Потом были обшарпанный коридор, и такой же обшарпанный стол, и мелькание милицейской формы, и разговоры какие-то. Организм отключился полностью, ушел вслед за головой в изумление. Наверное, таким образом инстинкт самосохранения включился.
– …Женщина, вы что, не слышите меня? Я вам прямые вопросы задаю! Вы русский язык понимаете? Вам переводчик нужен?
Ознакомительная версия.
