Ознакомительная версия.
– Есть. – Вера с улыбкой посмотрела на сына. – Поезд.
Егор согласился. Действительно, он не слышал, чтобы Сеня рассказывал про поезд. Значит, поезда у него нет, а следовательно, он не может считаться богатым.
– И ракеты космической у него нет. Да что там ракеты, у Сени нет даже бегемота, крокодила, слона. У него нет кошки Муськи и собаки Щена, и еще братика Мишки. А у тебя, кстати, это все есть. Так кто богатый?
Егор задумался, а Владимир еще потом долго упрекал Веру, что она определила сына в частную школу. Упрекал, совершенно забыв, что сам настаивал на этом.
– Брось, такие разговоры – обычное дело, – отмахивалась она. – В другой бы школе они хвастались кроссовками и куртками. Поверь мне, я в школе работала, знаю.
В другой раз Егор, наблюдая, как Вера возится с Мишкой, спросил:
– Мам, а когда не было меня и Мишки, кто был?
– Как кто? – не поняла Вера.
– Ну, кого ты любила? Когда не было нас с Мишкой?
Вера задумалась.
– Папу любила. А до этого свою маму. И своего папу.
– Понятно, – задумчиво произнес сын. – Получается, если своих родителей любить не станешь, детей у тебя не будет, – сделал он неожиданный вывод.
«Впрочем, не такой уж и неожиданный, что-то в этом рассуждении есть», – подумал Владимир, услышавший этот разговор.
Сейчас, приехав из школы, Егор обрадовался, увидев их обоих. «Чей» он сын, мамин или папин, понять было сложно. С отцом Егор занимался спортом, собирал конструкторы, ходил на рыбалку. Владимир, по чести говоря, терпеть не мог ни охоту, ни рыбалку. Но для того чтобы общаться с сыном, для того чтобы быть ближе к нему и понять, что его волнует, он каждую неделю в теплое время года надевал бахилы, брал удочку, поднимал Егора ни свет ни заря, и они отправлялись на речку. Шли пешком, зевая и поеживаясь от утренней росы, долго выбирали место, потом устраивались и еще долго «клевали» носами, пока рыба клевала их наживку. Наконец кто-нибудь вытаскивал мелкую рыбешку, и тогда просыпался азарт, они, уже не сонные, а внимательные и сосредоточенные, ревностно смотрели на поплавки друг друга. Обратный путь был самым приятным. Солнце уже согрело день, они шли через лес и поле, разговаривая о всяких пустяках, которые на самом деле становятся вещами важными, поскольку о них говоришь с отцом…
– Вечер наступает. – Егор посмотрел в окно. – У меня так никакой жизни не хватит. Только из школы придешь, а уже спать ложиться надо.
– Не волнуйся, это же зима, потому и темнеет рано. А времени еще полно, мы с тобой успеем и в слова сыграть, и в бассейне поплавать. Пойдем, мама немного отдохнет, а то Мишка сегодня ей «концерты закатывал». – Владимир подхватил Егора, и они вышли из комнаты.
Вера прилегла на диван, прислушиваясь к тишине в детской. «Счастье какое… тревожное…» – подумала она, засыпая.
Прошлое, как правило, незваный и нелюбимый гость. Морщинки, увиденные в зеркале, седые виски, люди, которых забыли, и события, которые вспоминать не хотим, – это все наше прошлое, ужиться с ним нелегко, как нелегко ужиться с соседом, случайно уличившим тебя в неблаговидном поступке. Прошлое мы гоним прочь, оно отступает, но все равно незримо следует за нами по пятам, где-то сзади, поодаль, крадучись. Примерно так же думал Круглов, вот уже несколько недель ворошивший прошлое человека, которого никогда не знал, с которым никогда не пересекался и, если бы не господин Илларионов и не его, Максима, неразборчивость, не пересекся бы никогда. Но так случилось, что нити, тянувшиеся от этих людей, сплелись в зловещий узел, и этот узел, словно паук в своей паутине, цепко держал такие разные судьбы. Максим не решился брать помощников. Ведь они впоследствии вполне могут начать шантажировать его самого. Поскольку приличных людей в такое мероприятие не пригласишь.
На следующий день после разговора с Оксаной Максим позвонил Илларионову. Тот словно бы ждал звонка, ни минуты не сомневаясь в том, что Круглов не откажется от предложения. Договорились, что встретятся они опять в «Глясе» – туда Семен Петрович привезет некоторые бумаги, и там же можно будет обсудить детали. Илларионов опоздал на несколько минут. Но не извинился и вообще вел себя так, словно Максим был его подчиненным. В голосе, интонациях и манерах Семена Петровича не осталось и следа от галантности, предупредительности и участия. Лишь формальная вежливость, появилось также легкое пренебрежение высокопоставленного чиновника и сильно замаскированная, но все равно проявляющаяся брезгливость. Максим все эти перемены уловил сразу. Он напрягся и попробовал вести себя так, чтобы Илларионов почувствовал дистанцию. Максиму захотелось, чтобы было очевидно – к предложению Семена Петровича он относится всего-навсего как к работе, черной, неблагодарной работе, которая поможет ему спасти собственный бизнес. А к личным качествам согласие работать на Илларионова не имеет никакого отношения. Однако провести эту демаркационную линию не получилось, ибо разговор пошел о таких вещах, о которых нормальный, порядочный человек беседовать бы не стал. На кофейный столик легли три папки. Взяв в руку одну из них, Илларионов произнес:
– Это у нас «нежный» возраст, здесь, по-моему, ничего особенного быть не может. Разве что разбитое футбольным мячом соседское окно. Вы здесь немного покопайте, так, на всякий случай, но сильно не усердствуйте. Вряд ли там что-то полезное может быть.
Максим открыл папку. Там лежало несколько фотографий, какие-то справки, ксерокопия древней биографии, отпечатанной еще на пишущей машинке. На снимках были какие-то взрослые люди, держащие за руку мальчика лет восьми. За спиной этой группы виднелось здание неизвестного драмтеатра.
– А вот тут уже интересней. – Семен Петрович подал Максиму вторую папку, значительно толще, чем предыдущая. Здесь на фотографиях был крупный молодой человек, весьма симпатичный и самоуверенный. Вот он студент, в толпе однокурсников, вот он в гостях, вот одетый по последнему слову той моды на Пушкинской площади. Тут было много документов, которые, как и бумаги из первой папки, как и фотографии, оказались отсканированы. Максим покачал головой, что не укрылось от Илларионова, но он это истолковал по-своему.
– Да-да, уважаемый господин Круглов. Мы работаем. Не дремлем.
Максим хотел сказать, что это не работа, а дерьмо. Но вовремя вспомнил, что он сам достаточно уже в нем увяз. Поэтому только покивал головой.
В третьей папке, которая была уже похожа на объемный гроссбух, лежали только документы. Фотография имелась одна – официальная. Документов оказалось много: характеристики, справки из паспортных столов, рекомендации, даже выписки из поликлиник и стоматологических кабинетов. Имелись вырезки статей из солидных журналов и газет. Средства массовой информации, такие, как правило, беспощадные, пророчили ему блестящее будущее.
Ознакомительная версия.
