Ознакомительная версия.
— Как она тебе?
— Не знаю… Вульгарна немного. И вид заморенный.
— Может быть, она работает на тайный синдикат вроде того, о котором ты мне говорил… Может быть, ее обманом вывезли из России или еще откуда…
— Заманили и завербовали в проститутки… — немного заплетающимся языком проговорил Армандо де Троэйе, оценивающе разглядывая на свет очередной стакан джина. Казалось, эта версия его забавляет.
Макс посмотрел на Мечу, силясь определить, всерьез ли она говорит. И через секунду понял: нет, это она так шутит.
— Более вероятно, что она здешняя, местная из этого квартала, — ответил он.
Композитор, раскатившись неприятным смешком, вновь вмешался в разговор. Макс заметил, что от выпитого глаза его уже посоловели.
— Хорошенькая. Вульгарная и хорошенькая.
Меча Инсунса по-прежнему не сводила глаз с танцовщицы, а та, очень тесно прижавшись к партнеру, повторяла его кошачье-плавные шаги по скрипучему полу.
— Тебе нравится, Макс? — спросил де Троэйе.
Макс, выигрывая время, долго тушил в пепельнице окурок. Разговор начинал его раздражать.
— Недурна.
— И только-то? Когда в прошлый раз танцевал с ней, ты явно получал большое удовольствие.
Макс взглянул на карминный след, окрасивший ободок стакана, который Меча поставила на стол, и краешек мраморного мундштука возле дымящейся пепельницы. Он все еще чувствовал этот ярко-алый вкус у себя на губах, когда во время неистового соития в пансионе Кабото, целуя, облизывая, впиваясь, они стерли без остатка всю помаду с губ той, что, содрогнувшись всем телом в последний раз, прошептала ему почти на ухо: «Не в меня, пожалуйста», и он, уже утомленный, держась на пределе, повиновался, медленно выскользнул из нее, прижался влажной плотью к радушной гладкости ее живота и тихо излился на него.
— Танго у нее выходит хорошо, — признал он, возвращаясь в «Ферровиарию». — Ты об этом?
— Танцует хорошо, а сложена еще лучше, — ответил композитор, рассматривая блондинку через поднятый на уровень глаз стакан.
— Лучше, чем я?
Этот вопрос Меча, повернувшись к Максу и приподняв уголок рта высокомерной усмешкой, адресовала ему. Словно мужа рядом не было вовсе. Или, с беспокойством отметил Макс, именно потому, что он был.
— В другом роде, — выговорил он так же осторожно, как когда-то, выставив перед собой карабин с примкнутым штыком, продвигался в тумане, окутывавшем Тахуду.
— Да уж, надо думать, — сказала она.
Макс покосился на композитора — они перешли на «ты» несколько часов назад, сразу и вдруг, по его настоянию, — спрашивая себя, чем это все может кончиться. Однако де Троэйе, казалось, не интересовало ничего, кроме стакана с джином, в который он почти окунул нос.
— Ты выше ростом, — заметил он, прищелкнув языком. — Верно, Макс? И потоньше.
— Как я тебе благодарна, Армандо, — сказала она. — Ты так внимателен — все замечаешь.
С шутовской церемонностью, имевшей еще какой-то потаенный, темный для Макса смысл, муж показал, что пьет за ее здоровье, и замолчал надолго. Макс видел, что время от времени он вперял воспаленные от дыма глаза в пустоту, будто его целиком захватывала ему одному слышная мелодия, и отстукивал по столешнице такты и аккорды с уверенной беглостью, удивительной для человека перепившего. Спросив себя, вправду ли Армандо де Троэйе пьян или только прикидывается, Макс взглянул на Мечу и тотчас — на Хуана Ребенке и белокурую девицу. Музыка смолкла, и компадрон, повернувшись спиной к танцовщице, опять направился к их столику.
— Не пора ли нам? — спросил Макс.
В паузе между двумя глотками Армандо де Троэйе, вынырнув из своих грез, отнесся к этому одобрительно:
— Еще куда-нибудь?
— Спать. Мне кажется, твое танго совсем готово. «Ферровиария» уже дала все, что могла дать.
Композитор не согласился. Ребенке, усевшийся между ним и Мечей, оглядывал всех троих с улыбкой столь неестественной, что она казалась нарисованной у него на лице, и явно старался принять участие в разговоре. Он был заметно задет тем, что никто не восхищается, как они с белокурой только что отделали танго.
— А обо мне, Макс, ты не подумал? — спросила Меча.
Тот, слегка озадаченный, обернулся к ней. Рот ее был чуть приоткрыт, и в текучем меде глаз искрился вызов. И пробившее его, как разрядом тока, желание было столь остро и безотлагательно, поднимало в душе такое жестокое, зверское чувство, что он со всей определенностью понял: в былые времена, в иной жизни у него рука бы не дрогнула перебить всех вокруг, чтобы остаться с этой женщиной наедине. Чтобы, утоляя томление собственной напруженной плоти, рывками содрать с нее эту увлажненную ткань, которая в дымной духоте заведения обтягивала тело Мечи как вторая, темная, кожа.
— Может быть, я еще не хочу спать?
— Мы можем прогуляться по Ла-Боке, — весело предложил де Троэйе, вновь принимаясь за джин так, словно только что вернулся из какой-то дальней дали. — Поискать чего-нибудь такого, что бы нас встряхнуло и освежило.
— Я согласна. — Она поднялась и сняла свою шаль со спинки стула, меж тем как муж доставал бумажник. — И давайте прихватим с собой эту вульгарную красотку.
— Лучше не стоит… — возразил Макс.
Взгляды их сшиблись. «Какого дьявола тебе надо?» — безмолвно спрашивал он. Ответом ему было мелькнувшее в ее глазах пренебрежение. «Хочешь играть — играй, — сказали они ему. — Прикупай — или уходи. Все зависит от того, насколько ты любопытен и отважен. А что́ там, на кону — тебе известно».
— Напротив, — сказал композитор, неверными пальцами пересчитывая купюры по десять песо. — Пригласить эту барышню, я считаю, грандиозная идея.
Ребенке вызвался привести и сопровождать девицу, потому что, сказал он, автомобиль у сеньоров большой и туда поместятся все. Он знает прекрасное место в квартале Ла-Бока. «Марго». Там подают лучшие во всем Буэнос-Айресе равиоли.
— Равиоли в такой час? — не без растерянности переспросил де Троэйе.
— Это кокаин, — перевел Макс.
— И там, — добавил компадрон многозначительно, — вы сможете и встряхнуться, и освежиться.
Он говорил, обращаясь больше к Мече и Максу, чем к композитору, словно инстинктивно чувствовал, кто на самом деле его соперник. А Макса слегка тревожили неизменная улыбка бандита, когда, властно подозвав белокурую танцовщицу, он сообщил, что ее зовут Мелина и что по происхождению она полька, и то, каким взглядом окинул бумажник, прежде чем Армандо де Троэйе, бросив на стол скомканные кредитки — плату за угощение и щедрые чаевые, — сунул его во внутренний карман пиджака.
Ознакомительная версия.
