Бену Гарцу нравилось играть роль гостеприимного хозяина. Он говорил о войне, о делах, об участии Чикаго в военных событиях, о своем участии в них. Он покупал облигации, продавал облигации, жертвовал на то, на другое, на третье.
– Возьмите, например, итальянцев. Сколько, по-вашему, они продержались бы против австрияков?.. Или французов? Вы думаете, устояли бы они против немцев? Все они были почти при последнем издыхании, позвольте вам сказать. Да!
Темы для разговора он черпал из заголовков первой страницы газеты, но преподносил их с таким жаром и с такой уверенностью, что складывалось впечатление, что он получил сообщение из самого достоверного источника.
Тетя Шарлотта слушала его неодобрительно.
– Разве он рассказывал о войне неинтересные вещи? – задала вопрос миссис Пейсон, когда они ушли.
– Интересные, как… железнодорожная накладная! – выпалила тетя Шарлотта.
Генри Кемп оглушительно расхохотался, он редко теперь так смеялся.
– А что ты знаешь о накладных, тетя Шарлотта?
– Решительно ничего, Генри. Я даже толком не знаю, что такое накладная. Но это слово всегда вызывало у меня представление о чем-то бесконечно скучном, самом скучном на свете.
Вскоре, как раз в день свадьбы Бекки Шефер, Бен Гарц позвонил по телефону. Звонок раздался как раз в ту минуту, когда Лотти с неудовольствием вспоминала Бена. «Можно подумать, что мои мысли вызвали этот звонок!» – сказала она себе, подойдя к телефону.
Не хочет ли она покататься? Нет, у нее нет желания.
– Я очень прошу вас! Мы заехали бы по дороге в «Мидвей», там идет новое варьете, просто замечательное!
Она сослалась на головную боль.
– О, тогда это вам как раз необходимо. Сразу станет легче. Одним словом, я не принимаю отказа!
Она согласилась.
В белом платье, в красном спортивном пальто, в большой шляпе Лотта выглядела прелестно. Они подъехали к летнему ресторану «Мидвей» в новом «моторе» Бена. Ставя автомобиль в гараж, Бен поздоровался с шофером, обязанностью которого было заводить машины посетителей:
– Здравствуйте, Эдди!
Затем он поздоровался со швейцаром в ливрее:
– Здравствуйте, Джо!
И наконец поприветствовал метрдотеля:
– Здравствуйте, Аль! Приберегли мне хорошенький столик?
– Для вас, мистер Гарц, здесь всегда найдется столик!
Мистер Гарц придирчиво осматривал ресторан с верхней террасы. Нелегко было угодить ему со столиком: поближе к одной из трех площадок для танцев, но не слишком близко; поближе к оркестру, но не слишком близко; безусловно на террасе, где можно всех видеть и где тебя могут увидеть, однако не слишком на виду. Наконец нашли подходящее место.
В огромном ресторане, огороженном четырьмя стенами, но без крыши, царила приятная прохлада. Бен заказал напитки со льдом. На эстраде шла программа варьете. Бен энергично аплодировал и, казалось, хорошо знал участвовавших в нем девиц. Девушки эти были чрезвычайно молоды и восхитительно стройны. В одном из номеров они изображали различные виды света – свет свечи, газа, лампы, электрический свет, свет солнца, луны, звезд. Костюмы их были причудливы и казались бы нескромными, не будь они так молоды, и не будь они такими худыми.
– У вас, как я вижу, появилось несколько новеньких девиц, – заметил Бен метрдотелю Альберту, когда тот проходил мимо их столика.
– Да, – ответил Альберт и повторил еще раз, дабы не показаться недостаточно учтивым. – Да, сэр!
Лотти выговаривала самой себе: «Ах, Лотти, Лотти, не будь гордячкой! Совсем он не так плох. Просто веселится по-своему. А ты – всего лишь далеко не молодая особа, которая должна радоваться случаю провести прохладный вечерок в „Мидвее", попивая кларет со льдом. Да, должна радоваться случаю!»
Но она отнюдь не радовалась.
Конечно, Бен хотел танцевать. Он преуспел и в этом и стал искусным партнером. Лотти тоже любила поплясать. Но, танцуя с Беном, не получала особого удовольствия, хотя он танцевал легко и умело и ловко избегал столкновений с другими парами даже в этой тесноте. Вблизи он казался Лотти влажным, мягким и каким-то пухлым.
Однако, сидя за столиком, Лотти наслаждалась прохладой и почти отдыхала душой. Верхушки стройных деревьев казались причудливым фризом над окружавшей сад крытой галереей. Яркий свет из сада, падая на них, придавал им фантастический вид – они казались заколдованными, завороженными. «Совсем как деревья в феерии Барри», – подумала Лотти и уж было открыла рот, чтобы произнести свою мысль вслух, но остановилась. «Все равно он меня не поймет», – сказала она себе. Бен с аппетитом ел мороженое из высокого серебряного бокала.
– Такое мороженое есть можно, – объяснил он, – в нем нет жиров. Вот сливочное мороженое – другое дело. Оно не для меня. А малиновое – можно.
– Эти деревья, – Лотти указала на них глазами, и Бен тяжело повернулся, держа на весу ложку с мороженым, – эти деревья напоминают заколдованные деревья в пьесе Барри. Удивительно!
– М-да, – сказал Бен и отправил ложку в рот. – По-моему, этот свет им изрядно вредит. Взгляните, как пожелтели листья.
«Вот! – внутренне закричала Лотти. – Разве могу я выйти замуж за человека, который не понимает даже, о чем я говорю!»
– Чему это вы улыбаетесь, маленькая негодница? – спросил Бен. – Ну-ка расскажите мне, в чем дело!
– Неужели я улыбалась? Я и не подозревала…
Маленькая негодница! Никто еще так ее не называл. Лотти старалась представить себя в роли «маленькой негодницы» и решила, что, вероятно, Бен с успехом пользовался этим обращением в разговорах с девицами из варьете. Она не сердилась на Бена за то, что он назвал ее так. Но ее раздражало, что Бен не понимал, как нелепо звучит этот эпитет в применении к степенной, положительной, довольно серьезной особе тридцати с лишним лет. Ей вспоминалась Бекки. Та в былое время погрозила бы кокетливо пальцем и сказала:
«Ах, шалун, неужели вы никогда не вырастете!» И Лотти вдруг стало не по себе.
– Поедемте, если вы ничего не имеете против. У меня был сегодня очень утомительный день.
На обратном пути Бен был чрезвычайно многословен.
– В моем положении многие завели бы шофера, но я люблю сам водить свою машину. Возвращаюсь вечером домой, принимаю ванну, обедаю, затем еду кататься, и это меня успокаивает. Да, успокаивает… Думаю перебраться на север. Заведу этакую маленькую квартирку и экономку. Жизнь в гостиницах может опротиветь человеку.
– Да, это недурная мысль. Кажется, все скоро переберутся на Норд-Сайд.
– Потому что только там и можно жить. На Саус-Сайд жить с каждым днем становится все хуже и хуже – грязь, копоть от поездов и тому подобное. А теперь еще эти негры с Юга, что работают уже с начала войны на скотобойнях, нет, жить там стало совсем немыслимо. Возьмите, например, Большой бульвар – забит черномазыми до самой Сорок третьей улицы. Просто ужас.
