к себе не подпустишь.
Я только глаза закатила и покачала головой. Что мне еще сказать? Что я влюбилась по уши? Она и так это знает. Без чувств я бы не пошла на такой шаг, хоть и пыталась убедить себя в обратном.
— Так, окей. Я поняла. Подробностей не будет. Но я все еще не понимаю, почему вдруг тебе нельзя жить в твоем доме?
Боль в очередной раз прошлась по сердцу.
— Потому что это из-за Артура папа оказался в тюрьме. Я случайно услышала его разговор ночью, в котором он говорил кому-то, что папу надо «взять». А еще вспомнил о его человеке в нашем доме. Но я не знаю, кто это.
Я еще никогда не видела Светлану такой шокированной.
— Кто ты и что сделала с моей Ритой? — Выпалила она, — моя Рита была спокойной девочкой, у которой самым ярким событием в жизни была поездка в Диснейленд.
— Что ж. Я сама не понимаю, как так все обернулось. Но он страшный человек. Я боюсь его. После того, как он поступил с отцом.
— Я поняла тебя, — Светлана охватила меня за плечи и рывком прижалась к себе, — можешь остановиться у меня. Это совсем не проблема. Родителей все равно нет. Они приедут недели через две.
— Спасибо тебе. Я хочу помочь как-то отцу, но не знаю, как. Я даже не в курсе, где его держат.
— В каком смысле? В новостях писали в каком он отделении.
Сердце подпрыгнуло к горлу от возродившейся вновь надежды. Я во все глаза уставилась на подругу.
— Серьезно?
— Конечно. Но ты думаешь тебя пустят к нему? Я очень сомневаюсь.
— Я попробую заплатить. Если нужно все отдам, но мне просто нужно его увидеть.
Светлана понимающе кивнула.
— Конечно. Если бы с моим отцом случилось подобное я бы тоже из кожи вылезла, чтобы помочь ему. А у тебя вообще особый случай — он один у тебя. Так тебя любит.
К горлу подступили слезы. Это правда. Несмотря на то, что я приемная, этот человек сделал для меня очень много. Я до конца дней буду ему благодарна за его любовь и жизнь, которую он мне подарил.
* * *
— Пожалуйста, вы должны меня пустить! Это мой отец!
Я уже двадцать минут билась в закрытую дверь, а точнее о каменные физиономии полицейских, отказавшихся пускать меня в изолятор.
— Девушка, я повторяю вам еще раз: к Доманскому Захару посетителей не пускают. Запрещено.
Ответил равнодушный робот. Ему было безразлично, что меня трясло. Что я хотела увидеть и обнять отца. Он смотрел на меня как на пустое место, и от этого охота было кричать.
— А если осторожно? — Я склонилась к нему и шепотом предложила, — Так, чтобы никто не узнал. Я вам хорошо заплачу. Мне буквально на десять минут только увидеть его.
— Нельзя!
— Черт. Ты знаешь другие слова? — возмутилась Светлана, заступаясь за меня, — Ты не видишь, у человека горе?!
— Значит так, — разгневалась каменная глыба, хватая нас за локти и больно подталкивая на улицу. — Вы настолько глупы, чтобы понять?! К твоему отцу запрещено пускать посетителей! А услышу еще одно предложение взятки, посажу вас к нему.
— Не надо нас к нему, — встрепенулась подруга, повисая на моем локте, — Пойдем, Рита. Мы что-нибудь придумаем.
Мы присели на скамью прямо перед участком. Руки дрожали от досады, из глаз текли слезы.
— Что мы придумаем?
— Пока не знаю. Но обещаю, что разберемся. Так этого не оставим.
Я уронила лицо в руки и расплакалась еще сильнее. У меня ни дома, ни папы, ни даже банальной возможности встретиться с ним. Как моя жизнь могла так круто измениться за один день?
— Рита, а это не ваш адвокат?
Светлана потянула меня за плечи, заставляя посмотреть на мужчину, приехавшего в полицейский участок. Сердце ударилось о ребра и подпрыгнуло. Я даже подскочила со скамьи. Конечно, это Борис Иванович Градский. Наш семейный юрист.
— Борис Иванович, — окликнула я его, когда он уже почти скрылся за дверью серого здания.
Мужчина обернулся и глаза его удивленно округлились.
Борис Иванович работал с нашей семьей уже очень много лет. Он не просто адвокат, он друг отца, близкий нам человек.
— Маргарита? Добрый вечер. Разве ты не заграницей?
— Была. Я приехала, когда узнала о папе. Как он? Что вообще происходит?
— Я разбираюсь, ты не волнуйся.
— Меня не пускают к нему.
— И не пустят. Это нормально. Сейчас только я имею возможность навещать Захара, — ответил серьезно, а потом уже мягче добавил, — Но ты не волнуйся, девочка. Мы все решим.
— А вы можете ему хоть записку передать? Мне надо ему кое-что сказать.
— Нет, записку не могу.
От отчаяния я снова чуть не расплакалась. Мужчина взглянул на меня с сочувствием и отвел в сторону, придерживая за локоть.
— Но ты можешь использовать один из листов в моей папке. Я сделаю вид, что даю ему документы. Аккуратно напиши карандашом, что хотела сказать.
Борис Иванович вынул из своего кейса папку и протянул мне бумагу, на которой было написано несколько законов.
— Держи карандаш.
Я с благодарностью улыбнулась и схватив карандаш, умостилась на скамейку. От волнения рука дрожала и получилось криво:
"Папа, я здесь, но меня не пускают к тебе. В том, что ты здесь виноват Артур. Я слышала, как он с кем-то разговаривал и давал распоряжение тебя арестовать. Поэтому я уехала, как только смогла. Пожалуйста, скажи, как ты?»
Засунула бумагу обратно в папку и протянула ее адвокату.
— Жди здесь, — скомандовал Борис Иванович, прежде чем скрыться в здании.
Пятнадцать минут ожидания длились целую вечность. Светлана сбегала нам за кофе, но я не могла его пить. Безумно сложно было найти себе место. В горле будто стоял ком, который не давал нормально функционировать организму.
Я снова достала телефон и несколько минут думала о том
