согласилась.
— Ну, так ты согласишься, наверное? Или думаешь еще?
— Пока думаю.
— Тогда точно согласишься. Ты же у меня великая карьеристка.
— Звучит, как оскорбление, — сипло смеюсь я.
— Да ты, что, Дин? Нет, конечно. Я наоборот очень тобой горжусь. Что не побоялась переехать, и что люди тебя ценят, и что хорошие деньги зарабатываешь. Очень-очень горжусь. Я вот всю жизнь трусихой была, поэтому на старости и лет и копошусь в саду жопой кверху. А ты другая. С большим будущим.
От такого неожиданного и совсем несвойственного маме признания к горлу подкатывает слезливый ком. Я в последнее время такой сентиментальной стала — просто жутко.
— Спасибо, мам. Извини, мне по второй линии долбят. Позже наберу, ладно?
Это вранье, и на деле позвонить хочу я сама. Дрожащим пальцем я тычу в иконку с номером Камиля на рабочем экране и, прижав трубку к уху, жду.
— Слушаю.
— Погорельцев предложил мне должность генерального директора в другом городе, — выпаливаю я с ходу. — Я думаю согласиться.
— Поздравляю, — сухо звучит через паузу. — Это все?
От острой вспышки боли, пронзившей грудную клетку, я прикрываю глаза.
— Да, это все.
Моя рука безвольно падает вниз с зажатым телефоном. Надеюсь, я успела закончить вызов, и Камиль не услышал мое жалкое всхлипывание.
Наверное, еще ни разу в жизни мне не было так плохо. Словно этому ощущению требовалось дозреть. Когда я страдала по Камилю после своего дня рождения — то была, скорее, апатия, ведь я по-настоящему и не верила, что он мой, а значит, и расставание не ощущалось так остро. А сейчас эмоции на пике. Потому что наш короткий телефонный разговор и его равнодушное «Что-то еще?» прозвучали как признание в том, что он поставил на нас крест.
Некоторые происшествия теряют свою важность перед лицом событий более масштабных. Ссора из-за битых авто кажется теперь смехотворной. Какая разница, чем когда-то занимался Камиль и чем занимается сейчас, если мы больше никогда не будем вместе?
Так впервые в жизни я задумываюсь о визите к астрологу — или кто там занимается кармой и прогнозами? Пусть расскажут мне, где я накосячила, если уже в который раз в отчаянии мечусь по квартире, преследуемая шлейфом противоречий и самоуничижительных мыслей. Может, мне в храм сходить и напиться святой воды, чтобы снова встать на путь везения? Жила же себе прекрасно, но встретился на пути тяжеленный лежачий камень, который не сдвинуть. Как можно быть таким? Он даже не спросил, куда я уезжаю, даже не попытался сделать вид, что ему не все равно!
От идеи пойти к астрологу меня отвлекает раздавшийся звонок. Я ошарашено смотрю на экран смартфона, где мигает номер Камиля. Еще несколько дней назад мы целовались в его машине, как пара озабоченных подростков, а сейчас обычный звонок от него кажется чем-то невероятным.
— Слушаю, — выдавливаю я, неосознанно скопировав его приветствие.
— Дома?
— Дома.
— Я внизу. Выйди — поговорим.
Будь я прошлой упрямой и самоуверенной Диной, незнакомой с сердечной болью, то на такое заявление только бы фыркнула. Та Дина ни за что бы не поступилась своими принципами и не стала бы страдать из-за человека, занимавшегося чем-то настолько неблаговидным, как угон машин. И уж тем более та Дина не позволила бы ему командовать, как сейчас. "Выйди — поговорим".
Но нынешняя Дина настолько запуталась между принципами и желаниями, что стала неуверенной и слабой. Все то, на чем когда-то уверенно держался мой внутренний мир, разваливается на глазах. Я по-прежнему считаю недопустимым обворовывать людей, но при этом не могу перестать испытывать чувства к Камилю. Почему-то не могу разочароваться в нем. Куда проще жить в гармонии с собой, деля жизнь на черное и белое. А с ним у меня так больше не получается.
— Сейчас спущусь.
Наспех умыв лицо холодной водой в попытке стереть отпечаток страданий, я выхожу во двор. Эмоции, живущие внутри меня в этот момент, противоречивы. Среди них есть и запредельное напряжение, и странное смирение. Кажется, что бы не сказал сейчас Камиль и ради чего бы он не приехал — я безоговорочно приму. Мое эго потерпело очередное сокрушительно поражение.
— Привет. — Опустившись на пассажирское сиденье, я крепко обнимаю себя обеими руками. Зябко, хотя температура в салоне более чем комфортная.
— Привет. — По взгляду и тону Камиля непонятно, с каким настроем он приехал: попрощаться со мной или четвертовать. Возможно, хочет сказать, что все к лучшему, и мне действительно стоит принять предложение Виктора. Вместе у нас все равно не получается — постоянно ссоримся. А на расстоянии зависимость друг от друга уйдет.
— Наш последний разговор показался мне незаконченным, поэтому я приехал проясниться. Я имею в виду тот разговор, в котором ты фактически назвала меня вором и усомнилась в моих моральных качествах.
Я через силу киваю. Вот что для него важно. Чтобы после расставания я не думала о нем плохо.
— Во-первых, я никогда не пытался казаться лучше, чем я есть, — Камиль чеканит слова так четко и холодно, что мои замерзшие руки окончательно леденеют. — Нимб над головой мне точно не перепадет, да я к нему и не стремлюсь. Меня полностью устраивает, кто я есть сейчас и чем занимаюсь. Бизнес, который ты назвала перепродажей битого хлама, — это мое любимое дело, в развитие которого я вложил много сил и труда. Зазорным я его не считаю. Думаешь, что рынок должен состоять лишь из новых автомобилей? Изучи вопросы экологии производства и затраты на утилизацию. Тогда в следующий раз. вынося кому-то свой обвинительный вердикт, ты, возможно, не будешь выглядеть ханжой-моралисткой, плохо представляющей, кого и за что она осуждает.
— Не нужно называть меня... — пытаюсь я возмутиться.
— Не перебивай. Я достаточно выслушал от тебя, и теперь тоже хочу высказаться. Теперь-то ты понимаешь, почему я так долго ни с кем не мог построить отношений? Да потому что в них кто-то обязательно стремится переделать другого. А мне это дерьмо на хер не нужно, слышишь? — Камиль пригвождает меня тяжелым взглядом к сиденью. Кроме того случая в лифте, он никогда не разговаривал со мной так грубо и не выглядел таким злым и чужим. — И регулярно оправдывать тебя тем, что
