моложе и той жизни не нюхала, я тоже не могу. Ты с самого начала знала, какой я. Да что там знала? Своими глазами видела, как я человека ногами пиздил. Думаешь, что-то изменилось после того, как вступила со мной в отношения? Твои ожидания — это твои проблемы, запомни. Я бы,может, и рад переписать свое прошлое, но не бывает так. И не нужно мне это. Только один я знаю, каково после стрелок с монтажкам и бойни за территории вырасти в нормального человека. Каждый день об этом помню. Когда не можешь попасть домой, потому что тебя с одной стороны менты караулят, а с другой — быдло с соседней улицы, чтобы голову проломить. Не было у меня тогда другого выхода, понятно? Такая тогда жизнь была. Либо товарняки разгружаешь за копейки и потом эти копейки уличным отдаешь, либо сам уличным становишься.
— Выбор есть всегда, — тихо вставляю я. — И Ильдар таким не занимался.
— Значит, таким был мой выбор, ясно? А Ильдар уже в другое время жил. И его не трогали, потому что он мой брат. Ты младше на пятнадцать лет, и ты женщина. Тебе сложно понять. Просто знай, что твои рассуждения о морали меня мало трогают. Да, угоняли машины — было такое. Тогда мы цеплялись за каждый шанс на лучшую жизнь. Цеплялись по-звериному, потому что только так можно было выжить. Мой бизнес для тебя не слишком чист? Мне плевать, Дина. Я в свой адрес слышал вещи много хуже: отброс, уголовник, насильник. За годы выработался иммунитет. Обидно было за другое. Что ты позволила с собой расслабиться, а потом устроила вот этот спектакль с претензиями. Как по нотам разыграла в самом херовом смысле. Думаешь, ты одна, блядь, доверяешься в отношениях? Нет, ни хера. Я тебе пытался доверять тоже.
Зря я думала, что мне было холодно. Настоящий холод наступил сейчас. Ледяная мучительная мерзлота, стягивающая кожу и раздирающая грудь. Так дает о себе знать страх. Страх, что я перегнула палку и теперь навсегда его потеряла.
— Пытался? — сипло переспрашиваю я, пытаясь не выдавать растущую панику. — То есть больше не пытаешься?
— Ты же уезжаешь вроде, — Взгляд Камиля остается холодным, только горечи в голосе прибавляется. — Я не настолько романтичен, чтобы верить в отношения на расстоянии.
Я с силой стискиваю пальцы. Господи, какая же я жалкая, если каждое его слово причиняет такую боль. Я тоже не верю в отношения на расстоянии, но от услышанного все равно больно.
— И ты даже не пытался меня отговорить.
— А смысл? Я говорил, что против работы на Погорельцева, но ты все равно на него работаешь. А после ты прямым текстом заявила, что под твои требования высокой морали я не подхожу. Карьера для тебя на первом месте, так что мне остается? Я пытаюсь это уважать.
С последней фразой ком, вставший в горле, прорывает, и по щекам потоком текут слезы. Не хочу, чтобы он пытался меня уважать. Не хочу-не хочу-не хочу.
— Ты такой придурок, Камиль, — громко всхлипываю я, пряча лицо в ладони. — Просто имбецил… Я из автосалона сбежала… Ушла из Холмов… И все из-за тебя… Неужели не видишь, как сильно я тебя влюбилась… Я, конечно, никуда не собираюсь ехать… Потому что не могу так далеко от тебя находиться. Просто так хотелось, чтобы ты попросил меня остаться. И все!
— Дурочка. — Камиль крепко обнимает меня за голову и тянет к себе. Прижимается губами к макушке, дышит, прижимается снова. — А я что тут, по-твоему, делаю? Снова за тобой бегаю, хотя обещал себе, что не буду. Когда ты о своем отъезде объявила, то почти меня уничтожила. Придушить тебя хотелось. Всего меня наизнанку вывернула, а потом рукой помахала. Коза малолетняя.
— Прости, что все это тебе наговорила, — в исступлении лепечу я, впитывая его изменившийся тон и касания. — Про воровство и мораль… Мне так сложно все это дается. Смешивать хорошее и плохое… Буквально ломать себя приходится. Словно заново жить учусь.
— Ты неплохо справляешься. — Голос Камиля звучит хрипло, но тепло. От того, как крепко он сжимает мои голову, болят волосы, но у меня даже мысли нет о том, чтобы высвободиться. Я бы никогда не смогла от него уехать, потому что не представляю, как смогу жить без его запаха и ощущения счастья, которое всегда появляется, стоит ему меня обнять.
— Врешь, — всхлипываю я сквозь смех. — Но я, правда, очень стараюсь.
Чем, пожалуй, хороши ссоры – это та трепетная идиллия, что наступает после. Хочется постоянно друг друга касаться, с вниманием относиться к каждому слову, быть сговорчивой, радовать, угождать. Интересно, почему имеемое мы начинаем по-настоящему ценить лишь перед страхом потери? Потому что мы, люди, неблагодарные существа? Или потому что нам нужны периодические эмоциональные встряски, чтобы в полной мере ощущать биение жизни? Надеюсь, что в нашем с Камилем случае – это банальная притирка. Потому что с каждым днем я убеждаюсь все сильнее, что моя любовная зависимость от него – невероятно крепкая, и избавляться от нее мне не хочется. По крайней мере до того момента, пока он отвечает мне взаимностью.
— Тебе. — На секунду отвернувшись к заднему пассажирскому дивану, Камиль протягивает мне букет персиковых роз. Запах от них исходит невероятный, кажется, они только-только были собраны на плантации Эквадора, а капли, собравшиеся в бархатных лепестках – не что иное, как утренняя роса.
— Спасибо. — На секунду онемев, я прижимаю цветы к себе. Сердце в груди тает, как нагретый свечной воск. Пусть это не первый букет от него, но он особенный. Хотя я не представляю, что подарок Камиля когда-то покажется мне чем-то само собой разумеющимся.
— Придется тебе нести его в офис.
— Ладно, дам повод себе позавидовать.
Камиль высаживает меня вдоль дороги, и я, сияющая и невозможно счастливая, в обнимку с букетом иду в офис. Даже у сурового охранника на входе, не имеющего привычки даже здороваться, появляется подобие улыбки на лице. Сегодня моей радости хватит, чтобы заразить толпу. Жизнь прекрасна! А добиться карьерных высот я еще успею. Пусть и не в качестве директора филиала с корпоративной квартирой и модной тачкой. Кто бы мог подумать, что за столь короткое время моя система ценностей и желаний потерпит такие
