стоит лишь вспомнить о нем. – Вы же этого не хотите? – синхронно качают рыжими головками. – Тогда поможем ему. И сегодня же начнем учить список «красных» продуктов.
- Как на светофоре? – догадывается Ксюша.
- На класный ехать нельзя, - Маша грозит пальчиком перед моим носом.
- Именно! – улыбаюсь и мысленно ловлю подсказку малышек. Пожалуй, воспользуюсь ею, пока мои «учебники» идут по почте. – Мы поиграем в водителей. Будем выбирать, на какой продукт можно «ехать», а на какой – нет.
- Игр-ла! – хором вопят они.
На секунду зажмуриваюсь от звонких визгов, но при этом расплываюсь в сияющей улыбке. Я начинаю привыкать к детским крикам, и они совершенно меня не раздражают. Наоборот, напитывают энергией, избавляют от холода и заполняют дыру в груди.
- Вера Александровна, к вам клиентка, - едва пробивается сквозь галдеж и топот строгий голос охранника. – Вы просили сообщить сразу же. Что мне с ней делать? Константин Юрьевич запретил пускать посторонних.
Чмокнув девочек в щечки, я поднимаюсь на ноги.
- Правильно! Ни в коем случае никого не пускать, - чеканю, покосившись на малышек. Видимо, Воскресенский заразил меня своей гиперопекой, потому что в его отсутствие я кружу возле двойняшек, как коршун. - Я выйду сама. А вы побудьте пару минут возле детей, - приказываю парню. Судя по его вытянувшемуся лицу, к такому испытанию он не был готов. Однако сопротивляться не смеет. Видимо, Константин поручил ему меня слушаться.
- Так точно, ВерСанна, - выпрямляется, будто ему в позвоночник кол вбили.
- Да я быстро, не беспокойся. У меня все готово, только отдать надо, - смеюсь, успокаивая бедного парня, которого окружают двойняшки.
Пока Маша и Ксюша заводят «светскую беседу» с не понимающим ни слова охранником, я срываюсь с места и быстро шагаю во двор.
- Ваш заказ, - протягиваю коробку сразу же, как открываю ворота. Хочу скорее избавиться от клиентки, но так и застываю с зависшей в воздухе рукой.
- И снова здравствуйте. Познакомимся ближе, - шатенка снимает круглые солнцезащитные очки и устремляет на меня надменный взгляд. – Любовница? – оценивающе скользит по мне и, будто разочарвавшись, пренебрежительно усмехается.
Мои пальцы машинально врезаются в картон, сминая упаковку. В душе поднимается волна протеста, а в груди клокочет буря негодования. И дело совсем не в том, кем посчитала меня гостья. А в том… кто она.
- Няня, - цежу сквозь зубы, впиваясь взглядом в знакомые черты лица. Царапаю пальцами коробку с тортом, лишь бы не вцепиться в идеально ровную «штукатурку» нежданной гостьи и не содрать лишний слой «алебастра». Вместе с ее гадкой ухмылкой.
Эта женщина не впервые делает у меня заказ. И снова выбирает то, что категорически нельзя… ее детям. Потому что ничего он них не знает. Страшнее всего, что даже не хочет вникать.
- Одно другому не мешает, - оскорбительно добавляет. – А я их мать, - решительно делает шаг ко мне. Но я нагло оттесняю ее от входа, толкаю плечом и закрываю за своей спиной ворота, таким образом подсознательно защищая детей.
Воскресенский мало рассказывал о матери двойняшек, не вдавался в подробности их расставания. Лишь обмолвился, что она лично отказалась от родных малышей. И, кажется, от него тоже. Я не уточняла. Их отношения меня не волнуют, но я уяснила главное: Дарья опасна для собственных дочерей. Ярким тому подтверждением стало ее поведение на Дне рождения крошек. И проклятые макаруны, из-за которых я чуть не поседела, Воскресенский едва не получил инфаркт, а горе-мамаша просто уехала, ни слова не сказав о своем подарке.
- Забирайте заказ и уезжайте отсюда, пока я не позвала хозяина дома, - тяну с угрозой и стараюсь быть как можно убедительнее.
- Я знаю, что его нет дома. В такое время Костя работает. Поэтому и приехала поговорить, - победно вздергивает подбородок. Хочу поспорить, что нам нечего обсуждать, но она перебивает: - Вы поможете мне встретиться с детьми, - не спрашивает, а утверждает. Словно не ожидает отказа.
- Нет, - выдыхаю невозмутимо и опускаю руку с коробкой, наплевав на состояние торта. Этот заказ никому не нужен. Он был всего лишь крючком, на который я попалась. – Пока я здесь, у вас ничего не выйдет. Смиритесь.
Разворачиваюсь, чтобы вернуться в дом. И приказать охраннику выпроводить Дарью за пределы нашего района.
- Вы должны понять меня, как женщина женщину, - неожиданно всхлипывает она, и я оглядываюсь.
Удивляюсь резкой смене ее настроения. Из холодной стервы она, будто по мановению волшебной палочки, превращается и несчастную жертву. Пускает слезы, прижимая ладони к щекам, прикрывает глаза, выжимая из себя больше влаги.
- Костя запретил мне общаться с детьми, - сипло произносит, словно посвящая меня в тайну. - Он выбросил меня за ненадобностью, как только узнал, что я больше не смогу ему родить. И хитростью лишил меня материнских прав.
- Вы лжете, он бы так не поступил, - встряхнув хвостом, недоверчиво прищуриваюсь.
Воскресенский, конечно, невыносимый тип, но не настолько жестокий и подлый, чтобы лишить детей мамы. Мне кажется, я бы успела почувствовать в нем гниль за время нашего общения. Мы ведь круглыми сутками под одной крышей. Он довольно прямолинейный, порой чересчур. Но лишь за то, как Константин обращается с малышками, ему можно простить любые колкие фразы. Любовь не подделать. Не сыграть. От женщины, что зовет себя их матерью, я не чувствую и сотой доли тех эмоций, что источает Воскресенский.
- О-о-о, вы его плохо знаете, - с горечью выдает она, а я по-прежнему ставлю каждое ее слово под сомнение. – Я готова на все, лишь бы вернуть дочек. Сколько? – снимает сумочку с плеча, пока я пытаюсь уловить смысл ее вопроса.
Хмуро свожу брови, наблюдая, как она роется в кошельке, отсчитывая купюры. Решила все-таки выкупить потрепанный «Эстерхази»? Надеюсь, не для малышек, ведь им нельзя миндаль, да и другие его составляющие.
- Я заплачу вам, чтобы пройти в дом. Сколько скажете, - как обухом по голове, бьет циничная фраза. – И охранника отвлеките. А лучше… сами выведите ко мне детей. Да, точно…
Дарья говорит что-то еще, но ее слова заглушает безумный, протяжный сигнал подъехавшего автомобиля. Боковым зрением замечаю марку и с облегчением выдыхаю, узнав машину Воскресенского. Он рядом, а значит, все будет хорошо. Девочек он в обиду не даст, так что мне можно не переживать.
- Я
